- Я сказал, что не буду требовать, чтоб ты извинялась, потому что сам не понимаю за что. – сказал он мне через три месяца после этого конфликта.
- Я переживаю, Саша, и очень хочу, чтоб мы решили эту проблему. Я согласна, что нужно поговорить с ними.
Я решилась. Я придумала речь и записала ее. Я собиралась быть мудрой, как он и просил. Да, не сразу, но я поняла, что мне очень важно, чтоб мой мальчик был счастлив, ведь тогда он сделает счастливой и меня. Правда?
- Я сделаю так, чтобы ты не переживала, любовь моя.
Он взял мою руку и обнял себя ею. Я ему поверила. Ведь он когда-то сказал:
- Я всегда буду тебя защищать. Всегда буду на твоей стороне.
Я верила, ведь мы собирались быть семьей и командой. Я ждала, когда он скажет:
- Пойдем, я поговорил с ними.
Но всякий раз, возвращаясь от них, он говорил:
- Ничего радужного.
А за неделю до расставания он мне сказал:
- Меня трудно сделать счастливым.
В этот момент я поняла, что сама уже несколько месяцев держусь за счастье из нашего прошлого, когда он только начал давать обещания.
- Ты бросила бы меня, если б твои родители сказали, что я фуфел какой-то? – спросил он, когда я призналась, что очень боюсь знакомства с его родителями.
Я округлила глаза и закачала головой. Конечно, нет. Это было не важно. Он был моим выбором, с которым смирились бы мои родные и мирились бы до тех пор, пока я была бы счастлива. Я бы никогда так и не узнала, что у них были к нему свои претензии, если б в итоге не получилось так, как получилось.
- Вот и мне не важно. Было бы странно, если б было иначе – сказал он в июле.
В феврале, за пять часов до нашего расставания, он произнесет:
- Было бы странно, если б я тебя не любил, а мы бы жили вместе.
Да, странно, мой мальчик. Много оказалось странным.
Его слова, мое поведение, слова его мамы:
- Как быстро из-за гордыни все можно сломать…очень жаль.
Очень жаль, что мы решили, будто справимся. Очень жаль, что я сломалась.
***
Может быть, мы все должны плакать навзрыд раз в четыре года?
Четыре года назад я не могла остановить своих слез из-за диагноза, который мог остановить мою жизнь. Спустя четыре года я не могла остановить своих слез из-за человека, с которым собиралась разделить свою жизнь и что-то, что есть после нее.
Но правильно ли это – делить с кем-то свою жизнь? Особенно после того, как на собственном опыте познал ее ценность.
Четыре года назад я боялась, что, вылечившись, мои глаза потеряют ту искру, которая делала меня мной. Я ее не потеряла, а наоборот пронесла сквозь всю боль и сделала ярче. Эта искра и была моей жизнью.
Я была жизнью. Я не прятала свою искру, встретившись впервые с моим мальчиком. И влюбился он именно в нее.
- В тебе так много жизни. Во мне ее значительно меньше.
Он был не прав, в нем она была. Потухающая, но желающая тоже ярко гореть и соприкасаться с себе подобными. Но, к сожалению, неспособная противостоять чему-то внешнему, сильному, подавляющему.
В наших отношениях всегда нас было трое. Я, он и это что-то давящее, тяжелое, грозовое. Мы были обречены, как самый яркий огонь обречен потухнуть под тяжелым несдающимся ливнем.
- Я не готов, Аня. Я устал.
Отшатнувшись, я выдернула свою руку, вскочила, отошла на несколько шагов к дверному проему.
- Мы расстаемся?
Его рот испуганно приоткрылся, а глаза чуть расширились.
- Мы расстаемся? – я не знаю, сколько раз я это повторила. «Мы расстаемся» -звучало в моей голове на повторе еще до того, как он это признал.
Он встал.
- Выходит, мы расстаемся, Саша?
- Выходит, да.
Мы оба были шокированы происходящим. Еще пятнадцать минут назад я рисовала пальцем круги на его груди, лежа на нашем темно-фиолетовом сатине.
Он сделал шаг ко мне, но тут же шагнул назад, увидев, что я отступила. И тут я сделала шаг навстречу, он тоже, но я и в этот раз отступила. Несколько секунд мы играли в эту игру, не зная, что делать. Мы оба были разбиты, и оба хотели найти утешение в объятиях друг друга.