— Слышите? — сказала Бовина мама.— Вот вам первый результат. Стоит этому мальчику услышать о собаке...
Семён и Бовин папа даже побледнели при этих словах: вдруг раздумает? Но Бовина мама успокоила их:
— Я не отказываюсь от своих слов. Только учти, Семёрка, что мы идём на это ввиду исключительных обстоятельств и только на двадцать семь дней. Слава богу, в году бывает один отпуск... И слезь, наконец, со стула! — Это она уже Вове сказала.
Вова с грохотом спрыгнул на пол и бросился во двор, чтобы скорей оповестить всех об этом великом событии, а Семён подробно стал рассказывать, как и чем кормить собаку, какими словами с ней разговаривать, как причёсывать. Он разложил на подоконнике пакеты с витаминами, серой, костной мукой, мелом, оставил книгу «Выращивание и дрессировка собак», где несколько страниц были обведены синим карандашом, повесил на стуле поводок и ошейник, поставил на пол две миски — для воды и для супа.
— Буду век вам благодарен,— сказал он и стал прощаться — с Каплином за лапу, с остальными — за руку.
По улице он не шёл, а бежал, потому что, кто знает, что ещё могла надумать в последнюю минуту Бовина мама. Лучше уж поскорее скрыться с глаз...
Утверждать, что Бовины родители были очень довольны появлением в доме собаки, было бы не совсем верным. Они частенько ворчали и, наверно, делали не всё точно так, как написано в книге, но, в общем, им обоим было даже приятно. О Вове и говорить нечего... Приятно глядеть на лохматое чёрно-бело-серое косолапое существо, когда оно встречает тебя, виляя хвостиком с неимоверной быстротой и с не меньшей радостью; когда потом со всех четырёх лап бросается за клизмой или за мячиком и подносит их тебе. И тут уж как ни отказывайся, а приходится брать из влажной пасти игрушку и минуты две гладить это ушастое животное, которое сразу затихает и, изогнувшись дугой, прижимается к твоим ногам...
Вовина мама нередко теперь открывала на кухне диспут о том, чья собака лучше.
— Вы только посмотрите,— говорила она,— какой у Каплина выразительный хвост! Он ведь даже улыбается хвостом!
— Никакой улыбки я не вижу,— отвечала Анна Петровна.— Лучше поглядите на мою Кнопку. Вот она уж правда улыбается, и не каким-нибудь хвостом, а лицом. Как все нормальные люди.
Но Вовина мама говорила, что на Кнопкином лице ничего, кроме шерсти, не видно, так что ни о какой улыбке не может быть и речи.
— Вам не видно, а мне видно,— отвечала Анна Петровна и переводила разговор на посторонних собак.— Можете не верить, а недавно на бульваре я встретила одну собаку, так она «Надя» умела говорить... Да, да! Вот так стоит от меня, как вы сейчас, и вдруг— «Надя»!
— Это что,— говорила Бовина мама.— Я вот слышала пластинку — собачий джаз. Там собаки лают на разные голоса: ав, ав, ав, ав... Понимаете? Вроде гаммы или этих... как их... арпеджио.
— Просто удивительно, на что только собаки способны,— говорила Анна Петровна, выходя из кухни.
Всё было бы ничего, если б не поздние прогулки, когда Вова уже спал. Выходить никому не хотелось, так что Бовиным родителям приходилось идти вместе или при помощи самой обыкновенной викторины решать, кто будет очередной жертвой. Они брали Бовин журнал «Глобус» и задавали друг другу вопросы из разделов «Знаете ли вы?». Например: «Чьим именем назвали железнодорожную станцию «Ерофей Павлович»?», «Какое озеро самое глубокое в мире?», «Сколько зубов у улитки?». Кто набирал меньше очков, тот и надевал на Каплина ошейник.
А потом всё было как в кино, если ленту пустить быстрее, чем нужно: Каплин молнией бросался к двери, проигравший хватал поводок и стремительно кидался вслед. Где-то в конце коридора удавалось защёлкнуть поводок на ошейнике, а затем собака вылетала на лестницу, а за ней, откинувшись назад, как ямщик, натянувший поводья, мчался проигравший.
Во дворе к Каплину вскоре привыкли. Может быть, двор у них был побольше, чем у Семёна, или люди там жили другие, но никто не писал в домоуправление и не грозил милицией. Некоторые взрослые даже улыбались Каплину или играли с ним. Только один раз какой-то мужчина кинул в него камнем, но, к счастью, не попал. Бовин папа как следует поговорил с этим мужчиной, да и те, кто во дворе, помогли. Он был не то пьяный, не то немного ненормальный. А может, просто притворялся, потому что струсил. Всё твердил, что у него на душе, понимаешь, тяжело. Он, понимаешь, не хотел, а собака подвернулась, понимаешь...
— Хорошо, человек не подвернулся,—сказал кто-то.—Себя небось не ударит, как ни тяжело.
Но больше всех, конечно, привязались к Каплину ребята. На прогулки с ним собирались чуть не со всего двора. Они по очереди водили его на поводке, а если кто-нибудь долго не отдавал поводок, то дело доходило чуть не до драки, а Тата и Зоя кричали, наверно, громче всех.