Однако Вову всё меньше радовали успехи Капа, потому что всё чаще он думал о скорой разлуке с ним...
Но где Кап по-настоящему помог ребятам — это во время эстафеты, перед самым закрытием лагеря, когда они вызвали на соревнование шестой отряд. Сначала нужно было пробежать по пересечённой местности, потом прыжки в длину, через барьер, потом по бревну, проползти по-пластунски и опять бежать. Отряд Аркадия хуже полз на животе и поэтому отстал, да тут ещё Вова, растеряха, перед самым финишем выронил эстафетную палочку... Но вдруг выскакивает Кап, хватает палочку и, рыча и мотая ушами, мчится с ней к ленточке. Ленту он разорвать не смог — маловат ростом, но пересек черту раньше, чем Сашка из шестого отряда. Пересек и прыгнул прямо на одного из судей — на Аркадия.
— Ура! Наша взяла!
— Это нечестно! — крикнули противники.— Не считается!
— Мы же не виноваты! — закричали ребята из пятого отряда.— Что, мы его подговаривали, Капа?
Но спор решил главный судья. Он сказал, что Кап пока ещё не состоит в отряде и поэтому к соревнованиям не допускается.
Капа привязали к дереву и назначили повторный забег. И тут пятый всё равно победил!
А если не Кап, разве так получилось бы?!
«Кап, иди сюда!»
В автобусе, когда ехали из лагеря в город, Вове и Тоське пришлось потесниться на сиденье: третьим с ними был Кап. И занял он лучшее место — у окна. Сидел и, конечно, смотрел в окно. Ему и горя мало: он ведь не мог знать о предстоящем расставании... А Вова знал. Знал и старался не думать о нём, но всё равно сто раз подсчитывал, когда же дядя Семь должен приехать из своего санатория. Подсчитав сто первый раз — уже теперь в автобусе,— Вова сказал:
— Может, он заболеет?.. Простудится... Позавчера в лагере какой дождь был, помнишь? В городе, наверно, тоже.
— Кто заболеет? — спросил Тоська.
— Тогда он не сможет с Капом гулять и у нас его оставит... дядя Семь.
И Вова положил руку на чёрное пятно, похожее на карту Африки, но Кап даже не обернулся — ещё бы, ведь у обочины дороги стояла большая серая собака и, наверно, с завистью глядела, как он катит в автобусе.
— Заболеет, а потом опять выздоровеет,— сказал Тоська.— И всё равно заберёт... Надо знаешь что, украсть!
— Чепуха,— сказал Вова.— А он придёт в гости и увидит. Да и мама не разрешит украсть.
— Не дома! — Тоська перешёл на шёпот.—Не дома держать, понимаешь? А где-нибудь в подвале или в сарае.
— Придумал тоже,— сказал Вова и приподнял правое Капино ухо, а потом отпустил, и оно шлёпнулось обратно, как блин на сковороду.
Кап скосил на Вову свой карий глаз — мол, что это ещё за баловство? — и опять уставился в окно: ведь на телеграфных проводах сидели сороки и говорили, конечно, про него. А Вова стал думать о том, что никто уже теперь не ткнёт утром тапочку прямо ему в лицо, не лизнёт в нос, не сунет лапу — держи, и всё тут... Никто не положит к его ногам мячик, или палку, или клизму и не залает: ну, кидай же скорей, я принесу!..
Тоська уже давно что-то говорил.
— ...понимаешь? — услышал Вова.— Он подумает на Капа и выгонит его. А мы возьмём.
— Почему выгонит?
— Я же говорю: заберёмся к нему в комнату и что-нибудь там испортим. Шкаф изрежем, у меня нож знаешь какой... Или там плащ порвём... немного совсем. А он решит, что это Кап...
— Кап ни за что так не сделает,—сказал Вова.—Возраст уже не такой. И вообще нечестно на него валить...
К ним подошла Тата. Она пробралась через весь автобус, чтобы погладить Капа.
— Будем к тебе в гости ходить, да? — сказала она.— Дядя Семь разрешит.
А Вове от этих слов захотелось плакать.
И вот наконец они в городе. Вову встречает папа с каким-то незнакомым толстым мужчиной в очках. Да это же дядя Семь! Ну и растолстел на своём курорте! И очки ведь он раньше надевал только после того, как посадит в кресло и скажет: «Откройте рот!»
Вова сразу сказал ему об этом, а дядя Семь ответил:
— Это для того, чтобы скорее моего Каплина увидеть... и тебя, конечно.
— Он теперь Каи,— сказал Вова.— Мы его все так называем, и ему больше нравится. '
— Посмотрим,—сказал дядя Семь.—Спросим у него самого.
А Кап наскакивал то на Вовиного папу, то на дядю Семь, и трудно было сказать, кому он радовался больше.
— Ну, вот и кончилась наша собачья жизнь,—сказал папа, когда шли к стоянке такси.— Блудный пёс возвращается в лоно своё.
— Боюсь, долго у него будут болеть передние лапы,—сказал дядя Семь.— Столько ребят попрощалось!