Шахматная пресса была поражена. Мнение, что я держусь за звание чемпиона мира и отстаиваю его всеми средствами, казалось ей непоколебимой истиной. К сожалению, пресса отнюдь не глубокий психолог.
Теперь уже она упрекала меня, что я не имел права отказываться от звания в пользу Капабланки. Некоторые даже утверждали, что я вообще не имел никакого права отказываться от звания. Напротив, всегда существовал обычай, согласно которому рыцарь, уклонившийся от вызова, тем самым терял свое звание, автоматически переходившее к его противнику.
Конечно, шахматисты вправе сами создавать для себя законы. К несчастию, шахматный мир далеко еще не организован. Еще до войны его международные связи были непрочны, теперь же они окончательно порвались. При таких обстоятельствах трудно настаивать на планомерности действий. Я питал надежды, что мой отказ от звания вызовет движение в пользу организации шахматного мира. Между прочим, несколько соглашений было заключено, например, между Английскими и Итальянскими Шахматными Союзами, а также были основаны союзы в Испании и Соединенных Штатах. Тем не менее, организация подвигается вперед медленно, и не с этой стороны поступило предложение, давшее возможность матчу осуществиться.
Мой отказ от звания, о чем я письменно известил Капабланку, поставил последнего перед дилеммой - принять или не принять звание чемпиона мира. Он не отказался от него, но, конечно, сознавал, что звание, полученное без борьбы, нужно укрепить шахматной победой. Поэтому, он отправился из Гаванны в Европу и пригласил меня встретиться с ним в Голландии, с тем, чтобы предложить мне играть матч в Гаванне.
Уже до того он распространил в Соединенных Штатах и Аргентине известие, о котором я ничего не знал, что шахматисты Гаванны собрали двадцать тысяч долларов, чтобы увидеть матч у себя. Если он стремился играть матч только в Гаванне, то это было ловким ходом, ибо трудно было в Соединенных Штатах или Аргентине получить контр-предложение на таких же условиях. Распространение же подобных слухов с какой либо другой целью было бы бессмысленно, ибо они ни на чем не были основаны. Еще в октябре этого года Д. Понсе писал мне, что, хотя деньги в Гаванне и обещаны, но не собраны; и только в конце декабря деньги были пожертвованы. Но, в таком случае, распространение подобных слухов только тормозило дело, и я имел бы полное основание протестовать и требовать разъяснений по этому поводу.
В момент получения письма Капабланки я был занят литературной и научной работой. Я питаю глубокий интерес к старинной игре, идея которой поразительно близка как жизни, так и философии; однако, мой интерес к шахматам отнюдь не поглощает меня целиком. Бывали годы, когда я, работая над математическими и философскими вопросами, не сыграл ни одной партии; и я надеюсь, что моя "Философия несовершенства", даже моя теория модулей и идеалов надолго переживет мою шахматную славу. Письмо Капабланки поставило меня перед дилеммой - прервать ли снова мои занятия или отложить матч еще на время.
Идея матча так долго, часто и напрасно, волновала меня, что стала мне уже тягостной. Удовольствие от этого матча было уже отравлено, оставалось лишь чувство какой-то неприятности. Я решил покончить с этим делом и отправился в Голландию для новых переговоров. В августе мы уговорились сыграть матч из 24 партий, в основе, на старых условиях, но во-первых, Капабланка признавался мной чемпионом мира - я отказался взять свое отречение назад, - во-вторых, местом матча была назначена Гаванна, время начало января, в-третьих, гонорар определялся в двадцать тысяч долларов. Гонорар этот делился между участниками, при чем я получал одиннадцать тысяч долларов, но из этой суммы должен был покрыть разнообразные, весьма значительные расходы. Наше соглашение обусловлено было поручительством ответственных гаваннских шахматных деятелей, которое должно было последовать до начала сентября.
Если бы хоть в дальнейшем все прошло гладко! Но обнаружилось, что организация матча в Гаванне была обеспечена лишь устными обещаниями. Я напрасно ожидал окончательных известий. Я обратился к Понсе, старому шахматисту, занимающему в Гаванне должность судьи и выбранному нами третейским судьей. В начале октября он ответил мне, что лица, обещавшие финансировать матч, в настоящее время уехали из Гаванны, что же касается его, то он не может ни взять на себя обязанностей третейского судьи, ни поручиться за осуществление матча.
Я перестал тогда думать о матче и занялся коммерческими делами. Охоты к научным занятиям у меня больше не появлялось.
Внезапно к концу года от г. Труффин была получена телеграмма, гласившая, что если я не потерял еще желания играть матч, то мне будут телеграфно переведены три тысячи долларов; погода в Гаванне обычно стоит хорошая до конца апреля.
Я обсудил предложение. Трех тысяч долларов должно было хватить на покрытие расходов по поездке туда и обратно. Четыре тысячи долларов на покрытие издержек по пребыванию в Гаванне я должен был получить в начале матча, а остальные четыре тысячи - к концу его. Я поехал бы со своей женой, которая не раз мне сопутствовала в тяжелых обстоятельствах. Правда, полутропический климат, но я стану ежедневно купаться и играть только прохладными вечерами. Что же касается до тренировки, - ну до 10 марта еще добрых два с половиной месяца, и все еще можно хорошо наладить.
Я телеграфно ответил, что могу начать матч 10 марта.
Будь я моложе и честолюбивее, я, наверно, отложил бы матч на январь 1922 г., ибо для людей умеренного пояса январь самый приятный месяц в Гаванне. Но в моем возрасте целый год ожидания слишком долгий срок. Чувствуется уже, что времени осталось немного, и спешишь закончить все то, что кажется нужным совершить. Мой поступок был определенно легкомысленным; но легкомыслие всегда было в моем характере, и я ничуть о том не сожалею. С лихорадочной поспешностью я принялся за хлопоты. Закупили для меня с женой одежду, подходящую к условиям тропического климата, уладили паспортные формальности, привели в порядок, насколько было возможно, свои домашние дела, и 12 февраля отправились в Амстердам, где нас встретили дорогие друзья; а 15 февраля взошли на борт "Голландии", которая на девятнадцатый день через Коруну и Виго доставила нас в Гаванну. Мы уехали при глубоком снеге, закутанные в меха, а сошли на берег в летнюю погоду в легчайшей одежде. Одни из друзей наших, г. Корбер и президент шахматного клуба в Гаванне, г. Пазос, доставили нас с "Голландий" на берег на лодках. Мы приехали в самый красивый, но и самый дорогой в мире, зимний курорт. А моя тренировка? - Я сделал все, что было в моих силах, но, благодаря хлопотам и приготовлениям к переезду, ничего определенного и уверенного у меня не получилось. Я решил воспользоваться, насколько возможно, последними днями отдыха, в течение которых я должен был привыкать к климату. В дальнейшем же я рассчитывал на тренировку в процессе борьбы, что мне уже часто помогало, особенно, в Петербурге. Я взял на себя посылку "Теlеgraaf'у в Амстердам еженедельных корреспонденций о ходе матча. Так как эти корреспонденции плод непосредственного переживания, то лучшее, что я могу сделать, это воспроизвести их здесь дословно.