Я уже упоминал, что отец каждый день продолжает петь вокальные упражнения? Его до сих пор приглашают выступить в торжественных случаях, таких, как свадьба или похороны. За это ему даже платят. Получается, что у него, в сущности, неплохое дело. Но многие не знают еще одной интересной детали: отец считает, что его голос лучше моего. Может, так оно и есть, но в интересах семейного спокойствия я предпочитаю, чтобы он говорил, что его голос такой же, как у меня. Он продолжает думать иначе: отец слишком воспитан, чтобы говорить это прямо. Но все же иногда это его мнение проскальзывает в его комментариях насчет моего пения.
Отец — настоящий знаток тенорового пения, подлинный авторитет: он знает голос любого тенора за последние семьдесят лет; знает жизнь каждого из них лучше любого эксперта; знает, что у этих теноров выходило хорошо, а что получалось плохо; знает, какие тенора самые лучшие в данной роли и какие роли следует исполнять тому или иному певцу…
Когда отец слушает тенора, он относится к нему чересчур критически. Несколько лет назад нам пришлось слушать пение одного моего коллеги, превосходного тенора мировой величины. Мы в это время играли в карты, а по радио передавали прямую трансляцию из «Метрополитэн». Тенор был не в форме, и я ему сочувствовал, так как знал, что обычно он поет прекрасно. Мой отец начал отпускать шуточки по поводу исполнения и высказал несколько критических замечаний. Я не мог этого выдержать, встал и выключил приемник. Для отца пение в опере настолько важно, что он не знает ни снисхождения, ни пощады.
Мой отец Фернандо, прекрасно разбираясь в пении, знает, как здесь важна хорошая школа и постоянные упражнения. У него такой возможности не было. Он часто говорит, что завидует моей вокальной школе и что только отсутствие постоянной работы над голосом помешало ему сделать оперную карьеру. Была еще одна причина — его нервы. Если ему предстоит выступление, отец начинает страшно нервничать заранее, уже за неделю. Все, кто выступает на публике, волнуются, но Фернандо гораздо больше других. В отличие от меня, он не научился справляться с нервами и тем более использовать волнение для лучшего исполнения. Вот из-за своей нервной системы и отсутствия вокальной школы мой отец Фернандо и не смог сделать карьеры оперного певца.
До недавнего времени и я не понимал, какую, по его мнению, замечательную карьеру он мог бы сделать. Как-то отец пошел дальше своих обычных жалоб на то, что ему не пришлось учиться пению всерьез. После того как я похвалил его исполнение какой-то пьесы, он сказал: «Ах, Лучано. Если бы тебе мой голос, подумай, какую бы карьеру смог сделать ты».
Я настолько удивился этому, что не ответил ему, что и с моим голосом у меня еще достаточно работы. Что ж, такого высказывания отца следовало ожидать. Незадолго до этого случая в нашем доме в Модене раздался телефонный звонок. Одна из дочерей сказала, что представитель какой-то организации в городе хочет узнать, сможет ли у них выступить синьор Паваротти. Широко улыбаясь, отец сказал мне: «Я знаю эту организацию. Они хотят, чтобы у них выступил я. Не ты».
Кажется, отец больше, чем я, живет в мире оперы. Он по натуре мечтатель и часто уходит в свой мир — мир музыки. Когда он бывает один, то я слышу, как он тихонько напевает, обычно фальцетом, какую-нибудь арию или песню. И даже не став оперным певцом, отец совершенно счастлив, когда пребывает в собственном мире музыки и исполняет партии великих теноров. Так мне кажется.
Моя мать совсем не похожа на отца. Тем не менее ни очень преданы друг другу. Мама чрезвычайно жизнерадостная и веселая женщина и смотрит на все с оптимизмом. Она говорит, что я так внимателен к ней, что порой она ощущает себя не моей матерью, а дочерью. Недавно у нее был день рождения. На севере Италии я купил ей пальто и шляпку в тон — все в тирольском духе, почти как театральный костюм. Она была очень довольна подарком. Примерила пальто и шляпку при гостях и выглядела потрясающе. Даже перенеся операцию на коленках, она сохранила присущую ей жизнерадостность и бодрость духа.
Моя сестра Габриелла (мы зовем ее Лела) — чудо природы. Она такая веселая и жизнерадостная, что вы никогда не догадаетесь о том, сколько на ее долю выпало несчастий. Она потеряла трехмесячную дочь, ее единственный сын Лукка — параплетик и прикован к инвалидному креслу. И хотя Лукка не может говорить, он очень умен. Если читаешь алфавит и пропустишь букву, он дает понять, что вы допустили ошибку.