— Он живой, — угадывает мои мысли Тимур и, чёрт возьми, это самая лучшая новость. Я бы не хотела, чтобы мой невозможный и благородный мужчина брал на себя такое. — Ты же видела, как я умею вырубать людей, не убивая их?
Я задираю голову и вижу, что он усмехается. Честное слово, вокруг ад, а этот невероятный человек находит время подшучивать надо мной. Вот только…
— Ты видел меня, что ли? Тогда? Во время тренировки?
Тимур молчит, пока мы не оказываемся у серебристого Опеля. Вокруг бегают и суетятся люди, подъезжают две полицейские машины, а люди в белых халатах возятся с потерпевшими чуть поодаль. Всё это я замечаю, когда Каиров осторожно ставит меня на землю и распахивает заднюю дверцу.
— Ты так очаровательно пряталась в тот день и охала каждый раз, когда я размахивал пистолетом или отрабатывал какой-нибудь бросок, — снова усмехается и ерошит и без того растрёпанные волосы. На шее кровавая полоса, от края тёмной футболки кто-то оторвал здоровенный кусок, а обувь заляпана чем-то тёмным.
— Ты такой великолепный притворщик, — восхищаюсь, и этот разговор здорово отвлекает меня от всего, что произошло за последнее время.
Потом на меня обязательно навалятся ночные кошмары, воспоминания, снова проснётся злость на папу, но пока что жмусь к Тимуру, вдыхаю его аромат — мужской, терпкий, насыщенный, родной и думаю только о том, что мне очень сильно повезло встретить однажды Каирова.
— Я хочу уехать домой, — шепчу в горячую шею, ловлю губами рваный пульс.
— Хорошо, я обязательно тебя к отцу отвезу, — кажется, в его голосе сквозит разочарование, и я, наплевав на боль, становлюсь на носочки и шепчу ему в губы:
— Нет, к тебе домой. Отвезёшь?
К свиданию с папой я пока… не готова. Блин, я даже думать о нём сейчас не могу спокойно, не то что в глаза посмотреть. Потом.
Но уехать сразу не получается даже за всё золото мира и при огромном желании: нас осматривают медики, у меня берут показания суровые блюстители порядка. Я терпеливо отвечаю на все вопросы, боясь выпустить из видимости Тимура.
Мне просто необходимо видеть его постоянно, потому что кажется: он исчезнет и всё снова повторится.
Я терпеливо, медленно и чётко отвечаю на все вопросы, пока шустрая медсестра ощупывает мою ногу, а после ловким и отточенным движением разрезает ставшие грязными брючки до самого колена и смазывает опухшую конечность специальной мазью.
Нет, я по своей глупости пошла в лес за грибами.
Да, я отдавала себе отчёт, что это опасно.
Нет, Тимура Каирова в доме не было, он ничего не знал.
Да, это были люди конкурентов отца, им необходимо было всеми способами заставить папу отказаться от поста мэра.
Нет, меня никто сильно не бил, не насиловал, но определённо к сотрудничеству вынуждали.
И так далее и тому подобное в десятый раз по двадцатому кругу. Но всё-таки наступает момент, когда мне желают поправляться, больше отдыхать, набираться положительных эмоций и предлагают ехать с богом. Но в процессе беседы я не только отвечаю на вопросы, но ещё и узнаю, что в моём телефоне был встроен жучок, и я понимаю, что это мог сделать лишь один человек — Тимур.
Он тем временем параллельно общается с другим полицейским, и я со страхом жду, что вот-вот на него наденут наручники, грубо схватят за шею и впихнут в один из “бобиков”, но нет — спустя минут пятнадцать Каиров возвращается ко мне и занимает место водителя, а я сажусь рядом.
— Всё закончилось, Элла. Закончилось, — говорит, обхватывая мой затылок рукой. Придвигается ближе, его лицо оказывается в миллиметрах от моего, и дыхание наше смешивается. — Я очень за тебя испугался.
Это всё, что он говорит прежде чем поцеловать так, как мне не снилось даже в самом порочном сне.
16 глава
Машина Тимура срывается с места и уносит нас всё дальше от этого жуткого места. Губы болят после поцелуя, подбородок исцарапан тёмной щетиной, и эти в чём-то даже болезненные ощущения возвращают меня в привычную и очень желанную реальность. Делают живой, избавляют от гнёта чужой грубости.
Оборачиваюсь только раз, чтобы убедиться — всё осталось позади. Что бы ни ждало меня — нас — в будущем, это будет другое. Без страха и ужаса. Без насилия.
Я держу руку Тимура, сплетаю наши пальцы, хватаюсь намертво — боюсь. Что отпустит, что передумает и всё-таки вернёт меня отцу.