*** *** ***
Грейс заперлась в своей комнате после бурного скандала с отцом. В истерическом припадке разбила вазу и только тогда слёзы хлынули из её глаз. Она рыдала, и не могла остановиться. Все её надежды пошли прахом. Вчера она побывала в благотворительном пансионе миссис Флетчер. Под предлогом материальной помощи пансионеркам она попыталась вызвать директрису на откровенный разговор о Ванессе. Но не узнала ничего нового. Миссис Флетчер твёрдо заявила, что девушка воспитывалась в пансионе шесть лет, пока у неё не нашёлся троюродный брат мистер Джефферсон, который и забрал её под свою опеку. На довольно провокационные вопросы Грейс она ловко уходила от ответа, и очень скоро девушка поняла, что абсолютно напрасно потратила своё время и деньги. Старая мегера оказалась непробиваемой.
А сегодня Грейс узнала, что и её отец потерпел неудачу. Все его попытки очернить имя Грегори Джефферсона в высшем свете не дали никаких результатов. Когда же он завёл речь о нём в присутствии королевы Виктории, намекая на то, что лорд Джефферсон ведёт себя неподобающе джентльмену, королева сухо заметила:
– Этот юноша – украшение нашего мрачного, серого Лондона. Никогда не забуду, как он читал стихи Вордсворта на обеде у Гладстона. Он был великолепен!
Бенсону пришлось замолчать и попридержать свои амбиции. После слов королевы никто бы не осмелился произносить обвинительные речи в адрес Джефферсона. К тому же, что он сделал? Всего лишь опорочил доброе имя мисс Бенсон, не женившись на ней, после того как Ирэн разболтала об их помолвке всему Лондону!
– Неужели его очаровательная оболочка, за которой абсолютно ничего нет, застилает всем глаза! – возмущался Эдвард дома, где его уже не могли слышать чужие уши. – Как они не замечают его порочности, испорченности и откровенной наглости! Представляете, весь лондонский свет собирается к нему на бал второго июля! Это немыслимо!
– Папа, мы тоже идём! – заявила Грейс дрожащим голосом.
– Мы никуда не идём! – повысил на неё тон отец, кажется, впервые в жизни. – Тебе, Грейс, лучше вообще нигде не появляться в этом сезоне! Вы с матушкой постарались опозорить нашу семью наилучшим образом! А имя Джефферсона чтоб я в своём доме больше не слышал!
Грейс умоляюще взглянула на мать, ища у неё поддержки и защиты. Но Ирэн лишь грустно покачала головой.
– Отец прав, дорогая! Нужно затаиться на время, пока все слухи и сплетни не улягутся. А потом мы сумеем подыскать тебе достойного мужа.
– Мне не надо никого, кроме Грега! – девушка отчаянно топнула ножкой. – И я пойду на бал в особняк Карни! И вы меня не удержите!
– Марш в свою комнату! Живо! – зарычал мистер Бенсон. – Ты будешь сидеть там под домашним арестом, пока не поумнеешь, и не выкинешь Джефферсона из головы!
Вспоминая полыхавшие гневом глаза отца, Грейс снова горько разрыдалась. Теперь она пленница в своём доме! А самое главное, она не сможет побывать на балу у красавца Грегори, рядом с которым там будет, несомненно, его названая сестрица!
– Ненавижу! Ненавижу вас, лорд Джефферсон! Будьте вы прокляты! – задыхаясь от слёз, шептала она в подушку, не в силах позабыть прекрасные ореховые глаза и улыбку, какой, должно быть, улыбаются ангелы на небесах. – Вы мне за всё ответите! За всё! Клянусь Господом!
Глава 8
Прошла ещё одна неделя, в течение которой атмосфера в Карни-хаус была спокойной и безмятежной. Ванесса проводила всё время с Робертом, привязавшись к нему ещё сильнее. Их отношения с лордом Джефферсоном вернулись в привычное русло. Они общались только за обедом, и то, перекидываясь парой фраз о погоде. Его всё также постоянно не бывало дома. И Ванессе начинало казаться, что бал, где они кружились в вальсе, и поцелуи у дверей её комнаты ей просто привиделись.
Грегори две ночи не приезжал домой, и Ванесса с ужасом осознала, что её это волнует. Нет, даже не волнует. Она просто сходит с ума от мысли, что он сейчас где-то на балу танцует с женщиной, которая любуется его прекрасными ореховыми глазами и красивой улыбкой. Девушка пыталась занять себя чтением, рукоделием, молитвой. Но ничего не помогало. Когда все слуги ложились спать, не дождавшись хозяина, и в доме становилось тихо, она по-прежнему сидела у окна до рассвета, напряжённо вслушиваясь, не раздастся ли долгожданный топот копыт.
Румянец, появившийся на её щеках от частых прогулок на свежем воздухе, снова исчез. Под глазами залегли глубокие тени. Аппетита и вовсе не было. Ванесса через силу заставляла себя съедать хотя бы булочку с молоком, чтобы поддерживать жизненные силы. Она чувствовала себя настолько плохо, словно её мучила какая-то неизвестная болезнь. Каждый день говорила себе, что пора это прекращать, но не знала как.