Грегори проводил Викторию до небольшого дома, который снял ей в одном из центральных кварталов Лондона.
– Сэр, вы не останетесь сегодня? – потупив глаза, спросила она, когда мужчина не прошёл дальше холла.
– Послушай, Виктория, я хочу просто помочь тебе, а не сделать тебя своей содержанкой.
– Простите меня, сэр. Я так благодарна вам. И не знаю, чем ещё могу отблагодарить вас…
– Я подумаю, где и какую тебе подыскать работу, чтобы ты не чувствовала себя обязанной мне. И у тебя всё будет хорошо. Не бойся.
– А у вас? У вас тоже всё будет хорошо?
Грегори смутился под её откровенным взглядом.
– Не знаю, – честно ответил он.
– Вы ведь любите её, поэтому и страдаете, – уверенно сказала девушка.
– С чего ты взяла?
Виктория помолчала несколько секунд, прежде чем продолжить:
– В нашу первую ночь, там, у миссис Гибсон, вы называли меня Ванессой…
Грегори залился краской. Одурманенный парами абсента и кальяна, сломленный отказом Ванессы, он почти не помнил ту ночь. И сейчас откровение девушки поразило его.
– Извини, мне нужно идти. Закрой за мной дверь.
Грегори снова до утра бродил по ночным улицам Лондона, подняв воротник пальто. Он без конца воскрешал в своей памяти сегодняшнюю помолвку Виктора и Ванессы, терзая себе сердце, словно острым кинжалом. Они ворковали, будто два голубка под крышей. Её тонкая фигурка в белоснежном платье в крепких объятиях Коулмана во время вальса не шла из его мыслей. Те слова, что он сказал ей на прощание, он сказал просто так, назло, от безысходности. Виктор и Ванесса действительно любят друг друга, и он не вправе мешать их счастью.
*** *** ***
Лондон, октябрь 1890 год
Ипподром Кемптон-Парк
Грегори потрепал своего серо-серебристого Грея по холке.
– Не подведи меня сегодня, дружище! – прошептал он.
Соревнования должны были начаться через полчаса. Ипподром был битком забит народом. Джентльмены, горячо споря между собой, поспешно делали последние ставки, дамы демонстрировали свои новые наряды и парижские шляпки, почти не обращая внимания на лошадей. Поэтому Грегори был весьма удивлён, заметив приближающуюся к нему одинокую женскую фигурку в чёрном, шёлковом платье. Когда же она подошла поближе, и он узнал Грейс Бенсон, то поразился ещё больше.
– Мисс Бенсон, вы совершенно не заботитесь о своей репутации! – насмешливо воскликнул он, отбрасывая с лица непослушную прядь русых волос. – А ваш почтенный батюшка на другой день будет поносить моё доброе имя, рассказывая всему высшему свету, какой же я распутник и коварный соблазнитель!
В голубых глазах на одно мгновение вспыхнула злость, но затем губы девушки растянулись в приветливой улыбке.
– Ну, что вы, мистер Джефферсон! За мной присматривают матушка и маркиза Барлоу. А я всего лишь подошла пожелать удачи вам и вашему серебряному красавцу! Как его зовут?
– Грей, – неохотно ответил молодой мужчина.
Девушка подошла к жеребцу вплотную и принялась гладить его белоснежную гриву.
– Говорят, ваш главный и единственный соперник – это лорд Уэст на его вороном Буцефале!
Грегори проследил за её взглядом. Да, андалузский жеребец лорда Уэста действительно хорош! Пожалуй, им с Греем сегодня придётся нелегко. Внезапно Грей недовольно заржал. Джефферсон резко обернулся.
– Отойдите от лошади! Немедленно! – прикрикнул он.
– Простите! – пролепетала испуганная Грейс. – Должно быть, мои французские духи не понравились Грею…
– Учитывая то, что вы вылили на себя целый флакон, это кому угодно не понравится! Займите своё место на трибуне, мисс Бенсон!
Девушка смерила его испепеляющим взглядом и быстро зашагала прочь. Грегори принялся успокаивать жеребца. Грей был чересчур возбуждён. Он переступал копытами, недовольно прядал ушами и даже вздрагивал под его рукой. Но к началу соревнований ему удалось вернуть его в нормальное состояние.
Грейс, сидя на трибуне, рядом с маркизой Барлоу, немигающим взором наблюдала за происходящим на беговом круге. С самого начала барьерных скачек лидировали вороной андалузец лорда Уэста и серебристый араб лорда Джефферсона. Они шли ноздря в ноздрю. Но всё внимание Грейс было приковано лишь к ярко-малиновому камзолу Грегори. Внезапно его жеребец резко вильнул в сторону, и всадник едва успел выровнять его траекторию. Буцефал тут же вырвался вперёд. На трибунах одновременно раздались десятки голосов, слившихся в непонятный гул.