Сейчас, когда водитель 3 трамвая объявляет (а чаще не объявляет) остановку "Старый универмаг" на улице Пушкина, его редкие пассажиры удивляются - разве в этом тихом частном секторе был когда-то универмаг? Но это не ошибка: в конце 1980-х, в начале 1990-х годов здесь действительно существовал старый универмаг, вокруг которого вились длинные очереди. Маленькой меня тоже часто брали туда за покупками, только добирались мы не трамваем, а шли пешком через Семинарский парк. На обратном пути еще заворачивали в рыжую кирпичную школу (Љ31), куда хотели записать, но так и не взяли. Наверное, поэтому я хорошо помню все, что там было, и кто там был.
В отделе канцтоваров на 1 этаже справа, нам, первоклассникам, в 1989 году продавали то ли 15, то ли 20 тонких тетрадок по справке из школы. На справку продавщица ставила синюшную размазанную печать, чтобы кто-нибудь хитрый не отхватил по второму кругу. Учиться мне не хотелось, предсентябрьские сборы не радовали, и я плотоядно поглядывала на терпко пахнущие деревянные линейки, угольники и транспортиры. Ими не чертили ни линий, ни квадратов - их грызли, стачивая уголки до основания, как молодые бобрики хлипкую осинку. То ли целлюлозы нам не хватало, то ли совести, но привычка точить клыки о древесину осталась.
Слева на 1 этаже - вечно переполненный народом продуктовый отдел. Продавалось ли в нем еще что-то, кроме компота из слив в больших банках и яблочного пюре, не припомню. Может, иногда завозили пошехонский окаменелый сыр, мороженую мойву или даже колбасу по 2.20, да мы никак не попадали на этот праздник - дефицит мгновенно расхватывали окрестные жители. Хотелось ли что-нибудь стащить оттуда? Разве что двузубую вилку, которой щупали батоны. Она висела на грязной серой бечёвке, прилепленная к стыку деревянных поддонов, а потом исчезла - сразу, отовсюду, чуть ли не в один день, из старого универмага, из булочной в нашем доме тоже.
На 2-м этаже - галантерея, одежда, обувь, косметика, бижутерия. В застекленных кубах лежали расчески, мыльницы, носовые платки, футляры для зубных щеток, все бледных расцветок, а на стеллажах пылились чиновничьи портфели из кожзаменителя и дамские сумки устаревших моделей. Косметику обычно представлял вазелин "Норка" - его брали ради изящно изогнутой черной норки на коричневой крышке: голышам они заменяли тарелки. Попадалась плохонькая губная помада, тянувшая прогорклым животным жиром, тени для век, липкая тушь, румяна в плошечках. Из бижутерии больше всего мне нравились заколки с огромными зубатыми "пастями", как у глубоководных рыб. "Пасти" были совсем маленькие, средние и огромные. Еще продавались украшения из неблагородных металлов - у меня до сих пор валяется посеребренный перстень с финифтью, который я расплющила, задев рукой край стола. Мама стояла за ним в очереди на открытии старого универмага полдня.
С одеждой там был полный швах. Не забуду синие ворсистые гамаши, траурные халаты, гигантские спортивные костюмы, серые простроченные ватники. Теперь эти вещи встречаются на аукционах, и очень жалею, что не смогла прикупить что-нибудь, продержать лет 25, а потом выставить на еBay.
Отдельно - люди старого универмага. Скопление в нервозных очередях притягивало, говоря по-современному, всяких фриков и неадекватов. Даже вполне вменяемые покупатели начинали свариться с продавщицами, а те прятали жалобную книгу, подвесив ее высоко, чуть ли не под самый потолок. Появлялись первые ласточки перестройки - политические сумасшедшие. Очередь их старалась обогнуть с жалкой улыбкой на лицах, так как они либо разговаривали сами с собой, бубня под нос о коммунизме, либо встревали в чужие разговоры и переводили все на политику.
Являлись фантастические старухи. Все в черном, в синем, в мужниных пиджаках, в разбитых башмаках, с котомками и серыми заштопанными мешками, с клюками и в скорбных платках. С этих старух было можно рисовать картины народных бедствий. Мне почему-то чудилось, будто все они приезжают спозаранку из глухих сёл, а в мешках лежит краюха серого хлеба и затертый добела нищий кошелечек. На самом деле это были в основном городские бабушки из частных домиков неподалеку, регулярно "дежурившие" - вдруг привезут мясо или масло. Добрая весть заставала их порой в домашнем затрапезе, в запачканных фартуках, в стоптанных тапочках, с мешками для свежескошенной на Семинарке травы, и старухи летели застолбить место.
Агония старого универмага растянулась до середины 1990-х. Эпоха всеобщего дефицита неожиданно кончилась. Госторговля умерла. Частная лавочка и бильярд в нем не прижились. Несколько лет он стоял с огромным замком на двери. На запыленные, забитые досками окна прохожие прилепляли яркие обертки и писали черными маркерами разные слова.
Старшеклассницей, прогуливая школу, я изредка забредала в этот некогда обожаемый район - и мало что там узнавала. Громадина старого универмага казалась мне совсем мелкой. Лестница за створками дверей была не настолько уж высокой, чем когда по ней поднималась с мамой или бабушкой. Сиреневая штукатурка слетела с соседних домов, они стали бежевыми, рамы выгнулись, балки провисли, никто не решался залезть на чердак. Деревья в палисадниках разрослись, кусты ощетинились, и я ощущала себя какой-то чужой девочкой, приехавшей сюда из иного города, будто это не Орёл, а параллельный мир. Красно-желтые бока трамваев облезли, только номера были все те же. На меня грозил упасть забор с тяжело прибитым рядом почтовых ящиков, давно не глотавших писем.
Наискось от старого универмага стали продавать гробы и стройматериалы. Буйные травы пробивали в асфальте дырки, сквозь которые виднелись гладкие серые булыжники. Трамвайные рельсы зарастали сухими сорняками. Любимые места детства выглядели печально.
Теперь в бывшем старом универмаге магазин "Магнит", и он не представляет никакого интереса. Даже фотографировать его неохота. Обветшалый фасад невразумительного цвета, облупленная штукатурка фундамента, разрущаемая непослушными одуванчиками, смешные рога антенн на прохудившейся крыше. Остался лишь беловато-серый ледяной пол первого этажа, ступая по которому, невольно погружаешься в далекие воспоминания. Совершенно не верится, что там, где теперь одиноко стоит заблудившееся такси, когда-то кипели споры и драки; что на самом деле были такие люди, товары и цены. Зато теперь обращаешь внимание на все то, что раньше ускользало. На улицу Пушкина, на ее старинные деревянные домики с резными наличниками, истертыми каменными ступенями. На колючие древние боярышники, на раздвоенные липы, на лиственницу, обветренную флагом. И на пестрых кур, выгуливаемых хозяйкой по узкой полоске зелени, прямо у трамвая - хорошо, пока еще без шлейки и намордника. Город все-таки.