Легла спать в мансарде крошечной. Родители еще долго на кухне шумели, чай пили. Удивляюсь выносливости организма отчима: недавно еще был на краю смерти, и вот уже веселит мать напропалую, хочет жить полной жизнью. Мама мне шепнула на днях, что, оказывается, они вдвоём с отчимом ездили недавно на Маныч, — есть там одна "хорошая бабушка", знахарка Пелагея, она Сёмушке помогла. Как помогла? Такие взрослые люди, а верят во всякую ерунду… Но, судя по тихим звукам поцелуев, которые я вчера вечером поневоле услышала, знахарка и правда чародейка, — родители мои — люди далеко не молодые… Дяде Семёну уже шестьдесят, а он!.. Неунывающий человек. И что я такая подозрительная? Ведь наверняка никому ничего дурного он не делает. Подумаешь, две квартиры, или лишний паспорт, не сданный в милицию, — и что из этого? Имя везде одно и то же… Уверена, что он никого не убил и не ограбил ночной порой. А эти все квартиры, — это такая чепуха, все нормальные люди хотят иметь собственность, не готовы люди пока к коммунизму, каждый стремится иметь своё… В каждом советском человеке, бабушка говорит, в глубине души таится "акула капитализма", и должны пройти века, чтобы у этих акул выпали ядовитые зубы своекорыстия… Вот зачем, спрашивается, я по чужим карманам лазаю, "шмон" в вещах устраиваю? Стыдно самой за такое поведение… Понравилась мне игра в Холмса, вот что, но сама и на Ватсона не тяну…
Мотька, серенький и слегка пушистый, с глазками, начинающими зеленеть, — недавно еще глазенки светились голубизной, — залез ко мне в дырку пододеяльника, залег на шерстяном одеяле, замурлыкал счастливо. Уснул. И я вскоре уснула.
На другое утро пришлось рано просыпаться: будильник загодя завела. Мама идёт на работу позже, а почта начинает с восьми утра ежедневную круговерть. Даже репродуктор не стала включать: пусть старшие спят. Тихонько выпила чай, заваренный на листьях смородины, — вкусно с мёдом! Съела ватрушку домашнюю, вчерашнюю, и засобиралась. Уходя, споткнулась в коридоре в сумраке, свет пришлось включить, а ведь хотела сэкономить. Застегнула свои полуботиночки-"ботильоны", улыбнулась себе перед зеркалом, настраиваясь на хорошее, и тут увидела, что споткнулась я о разбросанные вчера отчимом его ботинки. И какие ботинки: забавные, крокодиловые, что ли? Наверно, искусственная кожа. Нагнулась, хотела поставить ботинки на подставку для обуви, — тяжеленькие оказались. У левого ботинка набойка каблука слегка отходит, гвоздик один, похоже вылетел. Того и гляди, отвалится набойка широкая. Смотрю, а из-под набойки будто краешек какой-то бумажки торчит, миллиметра на три, но видно. Ну и сапожник: бумагу внутрь подошвы напихал!.. Удивительное дело: отчим и так высоченный, зачем ему еще такой подбор высокий на обуви? Чтобы с деревьями соперничать?
Побежала на работу, чуть не опоздала. И чего я такая нерасторопная, "чаи гоняю" по полчаса, — есть люди, которые на ходу едят молниеносно. Эх, Зойка-Зойка… Никогда из тебя ничего путного не получится… Сонькой бы тебя назвать…
С утра заходила бабушка, мы с ней пошептались заговорщически, бабушка очень заинтересовалась прочитанным мною письмецом из города Горького. Никаких выводов делать не стала, отнюдь не поторопилась назвать отчима преступником, — напротив, поулыбалась мило, сказала, что "зря он так рискует". И всё. Мне посоветовала держать язык за зубами, матери ни слова не говорить, и отчиму, во время моих шпионских "вылазок" на глаза не попадаться, быть осторожнее. Но это мне и самой давно понятно было… Вот только ночевать бабушка к себе не пригласила: наверно, к ней дед Вовчик придёт или она сама к нему пожалует. Так что мне там рады не будут. Впрочем, бабушка велела "если что", — к ней бежать. И держать её в курсе всех новостей…
После обеда объявился Грант: "девчата" так на него посмотрели… И беззвучно прыснули со смеху: у него пиджак такого же цвета точно, как у "Трактора" Ивановича, который уже почти "Тарас"… Это же надо: у "гадкого утёнка" зараз два жениха! Почти успех… А почему, собственно и нет? Мне же нужно научиться разбираться со своим сердцем, — для этого нужно уметь сравнивать…