С той же страстностью, с которой Маркиш отстаивал слово в своих пьесах, он отстаивает право Михоэлса на борьбу со словом в своей статье» Ощущение писателя». «Не будет парадоксом, если мы скажем, что артистическая» война» Михоэлса со словом была высшим выражением его любви и благоволения к нему.
… Как же Михоэлс» боролся» со словом?
Всем своим арсеналом пластических выразительных средств: поразительно тихим взрывающим беспокойством, когда из каждой поры пышет бурный темперамент, когда каждая черточка лица, оставаясь на месте, пробегает колоссальные расстояния; тем, что называется мимикой, своей необычайной экспрессивностью и тончайшим графическим рисунком движения и голоса — всем богатством этих средств он окружил слово, как питательной воздушной средой».
Папа часто говорил, что у людей мироощущение восприятие — первично, а мировоззрение — осмысление — вторично. Именно мироощущение объединяло Михоэлса и Маркиша. Оно не было, разумеется, тождественным, ибо каждый являлся слишком яркой индивидуальностью, но образное и масштабное восприятие действительности было свойственно им обоим в равной степени.
Однако, главное, что объединяло их безоговорочно — это любовь к своему народу, глубокая, страстная, гордая, а в последние годы их жизни окрашенная горечью и болью.
* * *Приняв на себя художественное руководством театром, Михоэлс поначалу приглашал режиссеров со стороны. Сам он к самостоятельной постановке еще не считал себя готовым. Но труппа Госета вечно упрекала его в том, что он» не думает о режиссерских кадрах», видимо считая, что в ее недрах зарыты гиганты режиссерской мысли. Дальнейшее показало, что никто из актеров с режиссерской работой справиться не мог.
Вообще, надо заметить, что актеры при жизни Михоэлса, недооценивали его личность, были к нему в вечной претензии, давали свои, отнюдь не беспристрастные советы, надолго обижались, что он их не слушает.
Когда я вспоминаю, как папа возвращался домой расстроенный и порой обескураженный незаслуженными обвинениями в свой адрес, приходит на память известное изречение: «Нет пророков в своем отечестве». Особенно у евреев. Не случайно Саша Тышлер писал в своих воспоминаниях: «Врагов, по моим наблюдениям, у Михоэлса было гораздо больше среди евреев».
Зато актеры и режиссеры других театров писали и говорили о Михоэлсе, как о самом» беспокойном и мыслящем актере современности» и с радостью шли к нему работать.
Первым спектаклем после возвращения из‑за границы был» Глухой» Давида Мендельсона, с которым папу связывала давняя и глубокая дружба.
Михоэлс считал Мендельсона лучшим из современных еврейских писателей — прозаиков, и часто говорил, что ставит его на четвертое место после классиков — Менделе — Мойхер Сфориму, И.— Л. Переца и Шолом — Алейхема.
16 января 1948 года, стоя над гробом отца в крематории, Бергельсон произнес: «Ты называл меня четвертым классиком, но поистине им являешься ты…» По общему мнению, Михоэлс был наравне с драматургом, автором своего образа.
«Глухой» довольно долго продержался в репертуаре театра, и я не пропустила ни одного спектакля. Мне кажется, что это одна из лучших работ отца.
В 1946 году в помещении нашего театра состоялся творческий вечер Бергельсона. После вступительных слов, выступлений писателей, приветствий и чтения отрывков из произведений, папа и Зускин сыграли отрывок из» Глухого». Последние слова напоминали рычание затравленного зверя — в роли» Глухого» было лишь тридцать слов. Замерший зал разразился громом рукоплесканий.
Я сидела не в состоянии пошевелиться.
Бывают в жизни минуты прозрения, когда перед нами с беспощадной ясностью на мгновение открывается будущее. Глядя, как папа в роли Глухого, как бы мучительно вслушивается в себя, а его рука с короткими выразительными пальцами словно извлекает из уха звук — я вдруг ощутила, что больше никогда этого не увижу. Я почувствовала, что папы скоро не станет. Меня охватила дрожь. Вокруг неистовствовал зал, а я продолжала сидеть в оцепенении. Когда мы, наконец, зашли за кулисы, мой муж, не понимая причины моего состояния, сказал: «Я себе желаю, Соломон Михайлович, чтобы моя дочь любила меня так же, как ваша любит вас».
Ставить» Глухого» Михоэлс пригласил С. Радлова.
ТЕАТРАЛЬНАЯ СТУДИЯ
Если режиссеров можно было приглашать со стороны, то состав актеров мог пополниться только еврейской молодежью.
В 1929–1930 году была создана еврейская театральная студия на базе Госета.
Летом, когда театр выезжал на гастроли по городам Украины и Белоруссии, в местных газетах печатались объявления о наборе в театральную студию.