А время было тревожное. Тревожно было в мире. Тревожно было в стране. Тревожно было за папу.
РЕЖИССЕРСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ. ОТ'ЕЗД В ЛЕНИНГРАД
Примерно в середине июля тридцать девятого года, когда театр, как обычно в летние месяцы, был на гастролях, а мы — на даче, по Москве пронесся слух, что арестован Мейерхольд. В народе их имена часто путали, и отца называли» Мейерхоэлис». Это мы знали, но слух о Мейерхольде нас сильно переполошил. Если арестовали Мейерхольда — это ужасно, но если произошла очередная путаница, и на самом деле речь идет об отце… Не могли же мы себя утешать, что это только ошибка — случайный гибрид имен.
Я метнулась в Москву выяснять. Ужас заключался в том, что если слухи подтвердятся, то выяснять уже будет поздно и негде. Стала дозваниваться в маленькие местечки, то ли Житомир, то ли Умань, где должен был находиться в это время театр, но линия была постоянно занята.
Пока я безуспешно дозванивалась, раздался междугородний звонок, и сквозь какой‑то космический шум и всевозможные помехи, я услышала родной папин голос: «Таленок, что слышно дома?«Я что‑то пробормотала, что мы волнуемся, что говорят, что он заболел, но папа весело прокричал: «Не волнуйтесь! Пока я здоров! На днях дам телеграмму!«Разговор прервался.
Каким образом, зная что мы на даче и что Эля ни на шаг не отпускает меня от себя, он решил ночью вдруг позвонить домой? Мы так и не выясняли с папой этого, но и ничего сверхъестественного в этом неожиданном звонке не увидели. Логика всей тогдашней жизни подсказывала» подать голос, пока это возможно», как говорил папа.
С Мейерхольдом они домами не встречались. У нас в театре он был, по — моему, на» Лире», но я его не помню.
Знаю, что отец преклонялся перед ним. С восторгом и увлечением рассказывал дома о его постановках, считал Мейерхольда единственным современным режиссером, у которого надо учиться. Первый театр после Госета (где мы не так смотрели спектакли, как росли) был театр Мейерхольда, куда папа отправил нас с Ниной смотреть знаменитый» Лес» в его, мейерхольдовской, постановке.
В одном из своих выступлений Михоэлс говорит:«… Целый ряд театров, которые раньше боролись за утверждение своих принципов, приемов, методов, несколько нивелировались за последнее время, и это отнюдь не положительный факт…
Одиноко поднимает знамя лишь один из величайших борцов за утверждение синтетического театра, одинокий театральный рыцарь нашего времени Всеволод Мейерхольд».
Эти слова были произнесены в тридцать пятом году, когда хозяева еще не предприняли тотальный поход на искусство.
В июне тридцать девятого года в Москве состоялась режиссерская конференция, где Мейерхольд произнес свою последнюю речь. Некоторое время спустя он был арестован.
Театр уже давно был в Ленинграде. Папа, оставшийся в Москве из‑за режиссерской конференции, страшно нервничал — «как они там без меня». Действительно, без него они перестали существовать. Но это случилось только через десять лет. А тогда, летом тридцать девятого года, он выехал в Ленинград в день окончания конференции.
Мне запомнился день, вернее этот вечер, хотя отец уезжал ежегодно, а иногда и по несколько раз в год.
Папы еще не было дома, но уже часов с восьми стал приходить народ. Все с поручениями. Какой‑то журналист пришел за обещанной, но, конечно, не написанной статьей; муж какой‑то актрисы притащил чемодан, забытый ею в спешке; уныло сидел у окна неудачливый еврейский поэт Сито, вечно попадавший в какие‑то истории, из которых Михоэлс его вытаскивал. Забежали попрощаться и застряли в ожидании папы актер Абдулов с будущей женой Лизой. Одним словом, часам к девяти дом был полон людей. Около десяти папа позвонил, что скоро будет. Поезд в Ленинград уходил в двенадцать. Помню еще, что почему‑то долго не зажигали свет, и так и сидели в тоскливых и долгих весенних сумерках, а когда спохватились, уже совсем стемнело.
Новый администратор театра, которому было поручено привезти папе билет, не переставал восторгаться, что общается» с такими интересными людьми». Я же непрерывно подносила ему стаканы с чаем, «только слабенький» — напоминал мне он всякий раз. Когда около одиннадцати папы еще не было, администратор забеспокоился: «когда же Соломон Михайлович успеет сложиться и отдохнуть перед дорогой?«Тут все, конечно, дружно расхохотались — не в папиной натуре было» отдыхать» перед отъездом.