Сады появились в Петербурге вместе с первыми строениями. Сказались впечатления Петра о цветниках и садах иноземных городов — голландских, французских. Не только архитектура Петербурга, быт, одежда горожан, но и зелёное убранство города устраивалось на западный манер.
На чертежах города уже вскоре после его возникновения появилось название: «Летний сад». В описаниях 1710-х годов очевидец упоминает о нём: «Сам сад довольно велик и хорошо разбит, однако я не увидел в нём чего-либо особенно достопримечательного, помимо нескольких статуй и бюстов из белого мрамора… В середине сада находится большой водоём, выложенный тёсаным камнем, а посреди него — искусственный грот, из которого бьёт фонтан… А в оранжерее растёт несколько апельсиновых, лимонных и лавровых деревьев, гвоздичных кустов. Говорят, они доставлены из Польши…»
В документах петровского времени постоянно попадаются сведения о доставке различных деревьев в Петербург. Пётр выписывал их из отдаленных областей России и из Европы. Кедр привозили из Сибири, пихту — из Соликамска, из Киева — липы и ильмы, каштаны — из Ревеля, из Швеции — вишни и яблони.
Деревья повторяли судьбы людей, строителей Петербурга, сгоняемых со всех концов России, переселяемых для постоянного проживания в столице. Не все приживались в этой холодной земле. Тот же неизвестный очевидец, автор описания Петербурга 1710-х годов, замечает: «Климат в этой местности и зимой, и летом очень суров, холоден, с ветрами, туманами, дождём или снегом и, вследствие многочисленных болот, весьма нездоров… В тамошних садах, несмотря на прилагаемое доброе усердие, особенно голландцами, также из-за холодной почвы вырастает немногое… Дуб и бук я в тех местах не встречал вовсе, кроме двух старых дубов на побережье острова Ретусаари (это нынешний о. Котлин)… Его царское величество с самого начала очень дорожит ими и приказал обнести их забором… Под страхом смертной казни запрещено срубать в С.-Петербурге и особенно на острове Ретусаари хотя бы ветку, не говоря уж о дереве…»
В письме к майору Ушакову от 8 февраля 1716 года Пётр велит заготовить зимой липы под Москвой, обрубить у них верхушки и везти весной в Петербург.
А нынче дубы и липы кажутся нам такими обычными. Мы к ним привыкли, как привыкли к сфинксам, перевезенным в Петербург из древних Фив. И не задумываемся, что все мы в этом городе странноприимцы.
В отношении природы Пётр действовал так же решительно, как и по отношению к людям. В 1719 году в Гамбург садовнику Шульцу был послан заказ на 3000 штук сиринги испаника (то есть сирени), 100 штук роз, смородины и крыжовника по 500 штук, много абрикосовых, персиковых, каштановых деревьев. Садовник Штеффель должен был прислать обширный набор семян и луковиц цветочных растений, душистых и пряных трав. Среди заказываемых за границей растений было много теплолюбивых культур (например, «белый и синий виноград» или «семена табашные»).
Для зимовки деревьев персиковых, абрикосовых, померанцев и других нежных южан петербургским садовникам пришлось научиться строить оранжереи.
Так формировалась флора Петербурга. Соединялись климат, пристрастия и вкусы садовников. Многие их них были из Германии, из Голландии. Позже, в конце XVIII века, при устройстве Таврического сада большинство деревьев выписывалось из Англии, поскольку ведал этой работой садовник-англичанин Гульд.
Наконец, на коллекцию садовых растений влияла мода того времени. Популярны были самшит, розы — тогда и научились их укрывать на зиму.
напишет через двести лет Анна Ахматова. А вот, оказывается, когда приживались розы в Летнем саду. Тогда он ещё сверкал струями фонтанов, стеклянным куполом над гротом, овальными озерцами внутри боскетов — квадратных площадок, обнесённых стрижеными деревьями. Был птичник, зверинец, оранжереи, беседки. В саду затевались празднества, ассамблеи. Сад был и центром своеобразного просвещения — здесь присутствовала европейская символика: от басен Эзопа до аллегорий искусств. Он жил своей собственной жизнью, точно большая шкатулка с множеством затей. Даже невский ветер не мог вмешаться в шелест его листвы — так аккуратно были подстрижены деревья. И только ураган и наводнение 1777 года сломают эту великолепную игрушку — разрушат грот, беседки, фонтаны…
К «садовому делу» Пётр настойчиво старался приохотить своих приближённых, передавая им часть выписанных семян и деревьев. Пышные сады окружали городские усадьбы. По словам историка П. Н. Столпянского, «в XVIII веке Петербург представлял сплошной сад». И это совсем не преувеличение. На Литейном проспекте был обширный сад графов Шереметевых, на Дворцовой набережной у Литейного моста — сад протоиерея Андрея Самборского. На Кадетской линии Васильевского острова — огромный сад Сухопутного Шляхетского Кадетского корпуса. Обширные дворцово-парковые ансамбли — усадьбы с парками, садами и огородами — тянулись вдоль Фонтанки. Сплошной линией садов была Садовая улица (теперь сохранилось только название и остатки Юсуповского сада).
Множество небольших садов устраивалось при жилых домах обывателей. Столпянский упоминает, что Петербургская сторона в 30–40-е годы XVIII века была «положительная деревня: деревянные домики с заборами и садами, в том числе и у людей среднего достатка». Частные сады были и на Васильевском острове. Из таких садов и палисадников сложился потом бульвар на Большом проспекте.
Здесь уже не стригли деревья. Их кроны поднимались над городскими строениями, перекрывали садовые аллеи. О таких разросшихся деревьях пишет Державин в стихотворении «Другу»:
Так в Петербурге и в его окрестностях появились романтические сады и парки. Главным в них было движение, в отличие от статичных регулярных садов, живописность пейзажа. Они следовали местной природе, местной растительности. Это давало огромные возможности для игры авторских вкусов и пристрастий, для выражения в природе человеческих чувств, сложных переходов от счастья к грусти, от мимолётного к вечному…
Д. С. Лихачёв в книге «Поэзия садов» пишет, что Павловский парк на первых порах устраивался как парк личных воспоминаний. Великая княгиня Мария Фёдоровна, жена императора Павла, при организации сада разбила несколько построек, напоминавших ей места её детства — домики Крик и Крак, хижина пустынника.
Вместе с темой счастья в романтическом саду неизменно присутствовала тема смерти — мавзолей, урны… Вот строки знаменитого описания Павловского парка у поэта Василия Жуковского — «Славянка»: