Кто-то зашел. Шелестнул бумагой, вздохнул. Прошел вглубь, ко мне, — лишний шаг, и увидит! Я ждать не стала, рванула с низкого старта, и не на противника — а к двери. Драться с серьезным врагом у меня мало шансов, а вот его задержать или сбежать, защищаясь, это да. В маленьком пространстве все получилось странно. Я выскочила и пронеслась, кто-то от неожиданности шарахнулся, что-то упало с полки, потому что ее задели…
— Ульрих?! Какого ляда ты здесь забыл?
Удачно вырвалась — встала как раз у выхода, выставила вперед оружие, ровно настолько чтобы руке было под силу удерживать меч на весу, а пяткой лягнула дверь. Та почти закрылась. Если надо, то я рыбкой и в коридор, а Ульрих станет пленником.
— Ворюга! Да ты за тетрадью!
Парень обалдело застыл на месте, глянул на меня и тут же увел глаза, как будто обжегся. Рукопись он быстро нашел — она на виду лежала, и уже держался обеими руками за сокровище.
— Тио, почему ты…
— Почему здесь, почему голая, почему злая? Да я сейчас проткнут тебе живот, если ты не станешь отвечать на мои вопросы. Зачем ты украл первые две части, зачем тебе третья?
— Нужно…
— Да-да, Вера про ваше нужно вчера рассказывала… давай подробности.
Ульрих едва себе шею не сворачивал, только бы на меня не смотреть, даже периферийным зрением не замечать.
— Оденься, пожалуйста.
— Неа. Это мой метод психологического давления.
Заорать что ли? Аурум на первом этаже и, может, не в кухнях — придет, поможет, скрутим вора. Мне хотелось бы выпытать — как Дети Судьбы вообще узнают, что пора топать за тетрадкой? Почему уводят из-под носа, ведь намного удобнее было зайти в квартиру и забрать ее, пока я на работе, вторую достать прямо из больнички еще до того, как я прочла, а к Гриму наведаться… тут сложнее, но все равно. Есть вопрос поважнее — на кой ляд?
— Ульрих, я по идее должна быть в гаражах «Трех шкур», а не здесь. Судьба? Тебя поймала — не просто так. Судьба? Все так сошлось, что ты обязан мне хоть что-то сказать, помочь, прояснить. Направить, ну?
— Мы не знаем последствия своих действий, Тио. Я отдам рукопись Безымянному, а зачем она ему — не знаю.
— Где он живет? Чем он силен? Слабые места есть?
— Не знаю.
— Монету тоже ему отдали?
— Нет.
— Подумай, Ульрих, — я прошипела как можно злее, — и скажи все, что можешь сказать. Хоть что-то! Хоть слово!
— Больно. — Он тоже не стерпел и потерял хладнокровие, глухо выдохнул: — На тебя смотреть больно. Прикройся хоть чем-нибудь.
Я сжалилась, опустила меч и перекинула распущенные волосы наперед. Удивлялась, почему меня не охватывает чувство стыда за обнаженку перед Ульрихом? А потому, что он наготы в упор не видит, ему шрамы мои глаза выедают. Неженка нашелся.
— Иди. Проваливай. Ты все равно знаешь, что я тебя не ударю…
— У вас меньше двух дней, Тио. Они придут на площадь послезавтра, едва зайдет солнце.
Парень прижал к себе листы и осторожно прошел боком мимо меня. Юркнул в щель приоткрытой двери и кинулся бежать, уже не заботясь о шуме и топоте.
Расправа
Послезавтра придет конец этой жизни и начнется другая, новая и лучшая. То, что исход будет в нашу пользу, я нисколько не сомневалась. И страха не было, и предощущения потерь или жертв — мы все останемся целы, а Слуги навсегда исчезнут. Подлинный черный колдун города получит свое наказание — лишится сил, сядет в тюрьму в Казематном, а над городом просветлеет небо.
— Аурум! — Я оделась, заглянула в швейную, и потом постучала в спальню. — Вы здесь?
Старик открыл, и я тут же поцеловала его в щеку:
— Хватит прятаться, по дому можно ходить, и вы никого не потревожите. Давайте я по-быстрому помогу что-нибудь приготовить, пообедаем и я утащу Грима с собой — дела в городе нужно доделать.
— Ох, птица!
И Аурум довольно заулыбался. Чужое счастье тоже делало его счастливее и моложе, заметно было по искреннему умилению в глазах. Весь пухлый, лысый, а морщины превратились в лучики радости и щеки порозовели. Не слишком-то и старик — лет шестьдесят для меня древность, а Агни, например, или Олли за жениха сойдет.
— Грим! — В входную дверь чуть высунулась и махнула ему. — Если о пустяках болтаешь, то бросай.
Ему явно ветер помог, как пинком ускорил, потому что я едва это сказала, как Грим оказался у двери и зашел внутрь сходу обняв и поцеловав — в щеку и шею. Нос, который везде лез впереди самого Грима, был холодным, зато губы — горячими. И я тут же решила, что не буду его попрекать побегом.