— Что, камнями закидаете? — И присвистнула. — Ну, попробуйте. Поиграйте в темные времена и поплатитесь казематом, дуры безмозглые.
Зря я так. Даже Тактио, любившая людей намного больше меня, и то понимала — что такое толпа и что такое предвзятость. А я дразню их, опять куда-то несет, и хочется больше всего на свете показать, что я ничего не боюсь. А их — тем более!
Женщины зашумели, но приглушенно. Если здесь что-то случится с такой же тихой решимостью, Грим за воротами и не услышит, он и стоит далеко. Пятиться? Сбежать, показав спину? А не много ли им чести?
Швея затряслась от праведного гнева:
— От тебя все зло, меченая! Все на лице написано, это мы слепо о тебе думать так не хотели и видеть не хотели… а ты на женщину собак спустила, кровопийца. Ты на самых красивых девушек в Казематном насильников натравила, колдовством людей на тот свет отправляешь!
И Агни подхватила:
— А в Мирном и тихо потому, что логово у вас там. Где ешь, там не гадишь… там не столуешься, чудовище! Не будет тебя, так, может, выдохнем. И демон твой половины власти лишится.
Последний аргумент! Агни с тяжелым шагом внезапно кинулась вперед и замахнулась киянкой. А я и не углядела, что она что-то держала в руках! Шарахнулась в сторону и Валентайн меня заслонил, приняв удар на себя. Хотел как-то перехватить, но из-за того, что в этот же миг еще и швея бросилась, замешкался — получил в плечо. А Лизи беззвучно, храбро и почти слепо попыталась пырнуть коротким ножом для кожи.
Я не смогла достать свой стальной коготок. Слуги, преступники, нападающие собаки — это одно. А женщина, которая думает, что совершает благое дело… не смогла бы я с ней драться так же, как дралась с тигром, насмерть за свою жизнь. И не чувствовала я той силы, что может по-настоящему навредить. Я не умру! В будущей битве с Безымянным не умру, и уже тем более от руки швеи!
Она не попала, ткнула воздух, а второй ее удар я уже приняла на заготовку из толстой кожи. Дотянулась, схватила и хлестанула ее всем полотнищем по ладони и лезвию.
Вокруг зашумели, зашевелились, а я и Лизи откатились к дверям покрасочной. Нож она потеряла, поэтому ринулась так, выбрав в оружие все, что есть — голые руки да вес, чем меня сразу сбила с ног и задавила. Душить стала, добравшись до шеи, а я, поджав колени, стала давить в живот, как собаке, которая никак не разожмет челюсти!
Кто бы мог помочь, так это Ваниль… и он, кажется, помогал, потому что остальная толпа не рвала меня пока на части, а сдерживалась вместе с Агни его телом.
Глаза швее выцарапать! Раз ей так невыносимо на шрамы смотреть, пусть и не смотрит! И ведь придушивла уже, пальцы как железо…
От вспышки я зажмурилась. Едва только перестала вырваться из капкана, оттаскивая ее локти в сторону, а коснулась лица, надавливая большими пальцами на глаза, как обе ладони взорвались сиянием. Не медленно распустились, а разом молнией!
— За что?!
Проклятье! Да со стороны я как будто выжигаю ей череп! Пальцы швеи разжались, а я, получив свободу, обхватила ее за шею… Еще раз проклятье — теперь подумают, что это я ее душу! А отпускать было нельзя…
В гараже потемнело, ко мне все придвинулись, загородив и без того тусклые лампы, и Валентайна оттеснили, взяв верх числом. Сколько их? Четырнадцать на все «Шкуры»… окружили. Сейчас оттащат от меня Лизи и запинают ногами, забьют киянками, истыкают резаками — потому что вот оно доказательство: ведьма!
— Грим!
А как же Судьба? Или это ирония такая, что я самонадеянно верю в свою неуязвимость, а паду от рук…
— За что, мама? Я никому не нужна, меня никто на свете не любит, и даже ты — бросила! Ты оставила меня сразу после рождения… За что?!
— Стой, Грим! Стой!
Я остановила его за миг — от входа полыхнуло так ощутимо, будто ворвалась буря. Воздух зазвенел, уши кольнуло. Грим готов был раскидать их всех, но услышал, и остался за спинами.
— Почему?
Швея вся сжалась, сложила руки у себя под подбородком, ткнулась мне любом в плечо и тихо заплакала.
— Прости меня, Лизи… — Я хрипнула, кашлянула, но голос остался чуть-чуть передавленный. То ли как у старой, то ли как у больной. — Я была глупая и мне было очень страшно. Я думала, что другого выхода нет. Прости, доченька…
Ох и вдарила она мне — кулаком в грудь, и схватила за воротник.
— Прости меня. Прости, девочка…
Та заскулила и заплакала снова. Узоры с пальцев сходили и оседали светом на волосах, когда я погладила ее по голове. И даже то, что руки тряслись, сыграло на пользу. Швее хватило слов, голоса и тактильного знака раскаянья той, от кого она не могла получить ответа никогда в жизни.