А Грим появился минут через десять уже полураздетый, без рубашки и с влажными волосами. Я только думала — куда мне переместиться, встать или сидеть, как он сам удержал меня на кровати, опустившись перед краем на колени и оказавшись со мной лицом к лицу:
— Что бы ты ни захотела сказать, не говори, Тио.
— В смысле?
— Этот день походил на итог. И я умоляю тебя молчать, потому что за любыми словами я боюсь услышать прощание, как в тот день, когда Тактио подарила мне монету. Исцели меня, и пусть это будет дар будущему, а не последние подношение прошлому. Смерть придет, но заберет она только их, и никого из нас.
Мне стало страшно. Волнительно и страшно по-хорошему, от самого момента сакрального прикосновения. Как вчера ночью от близости тел, так сегодня от обнаженности сердца — что с Гримом будет? А со мной? Я и без этого чувствую, как крепко мы с ним повязаны судьбами, не оторвать никому и никогда, а только дотронусь — мир вообще содрогнется! И это не просто душевная боль уйдет, и его рана залечится, земля под нами — веками проклятая, наконец-то растворит последнюю каплю крови и пустит первый живой росток.
— Глаза закрой, а то я нервничаю. Мне кажется, что в комнате сейчас сверхновая звезда вспыхнет и конец света случится.
Грим послушался и даже голову наклонил, руки положил на постель, вдоль моих ног. Только бы за бедра не обнял… Красивый он — до безумия. Весь литой из тонких и крепких мышц, как самого кто резцом по белому камню вырезал. Сухой, рельефный. Волосы разлохмачены, жаром веет, на коленях стоит!
Встряхнулась и вернулась мыслями к главному. У нас любви еще много будет. А сейчас… я дотронулась пальцами до его плеча.
Меня все еще било током, и по чуть-чуть отпускало. Судорога прошла, и остатками трепыхала то в руках, то в горле — все в спазме. Я пришла в себя и почувствовала, что мы оба сидим на полу, и Грим обнимает меня — скрюченную и повисшую у него на шее.
С осторожностью вдохнув, сжалась еще больше… в носу и горле держался тошнотворный запах дыма и горелой плоти. На коже оседал пепел, в ушах угасал мучительный человеческий крик, а под закрытыми веками я все равно видела сотни и сотни лиц… умоляющих, ненавидящих… застывающих в смерти. И ладони в крови. Я понимала, что это не так, — я взмокла в холодном поту, и они скользкие поэтому, но все равно боялась открыть и увидеть… И если вдыхала гарь, то на языке явственно ощущала соленый и железистый вкус крови. Все мое тело трясло от этого!
Исцелить Грима… значило взять и разделить, забрать половину, ощутить все тоже, что и он ощущал. Кто бы меня предупредил об этом? Я бы не отказалась, но была хоть чуть-чуть готова… если к такому вообще возможно быть готовым…
— Нет. Нет!
Он шевельнулся, а я испугалась, что Грим собирается встать и уйти.
— Я здесь.
Он укрыл меня покрывалом с кровати и обнял крепче. Я не знаю, сколько еще прошло времени, прежде чем рискнула открыть глаза и сделать нормальный вдох чистого воздуха.
Грим слабо светился былым узором. Руки разжала с болью, подняла голову с его плеча — взмокшая, как мышь, хоть снова иди и купайся. И я бы с радостью, если это поможет смыть осадок душевной боли с ощущений тела.
— Это что?
Узоры не кружевные, а колючие и рваные — как морозом или молнией оставило, и еще не симметрично. Гриму облило левую сторону — лица, шеи, груди — и от спины, тоже слева, заметно светилось.
— Обмен, Тио. Сейчас и тебя отпустит, и у меня пройдет.
Ну да… это же мои отметины. Вот проколы от клыков, вот разрывы от когтей. И все тихонечко угасало. Я уткнулась обратно, только руки сложив у груди, и стала ждать успокоения.
Через несколько минут оно пришло. И холодный пот высох, и дрожь прошла. Я слышала, как ровно у Грима билось сердце, и собственный пульс в ушах уже не гудел шумом. Исчезли фантомы кошмарных смертей и пыток, как исчезли и нереальные, но яркие запахи, вкус и звуки. Второй раз такое точно не переживу — свихнусь.
— Грим, ты просил ничего не говорить, но я все равно скажу. Я должна. Я произнесу это вслух, а ты думай, что хочешь… лет через пять по этому дому будут носиться маленькая девочка-нимфа с волнистыми волосами и маленький мальчик — кареглазый дракончик. Аурум отрастит бороду подлиннее и будет ворчать на всех, притворяясь что его все замучили. Мари будет учиться у него шитью и перепортит кучу ткани. Рыжун растолстеет. Ветер будет улетать куда-нибудь далеко и надолго и возвращаться с новостями и заморскими запахами. А луна влюбится в таинственного речного бога и будет пропадать на свиданиях. Я обещаю тебе жизнь, Грим… я обещаю тебе настоящую, долгую и счастливую жизнь.