Интересно, Ульрих и его сестра сколько раз успели пожалеть, что подвязались на три года? Наверное, ждут не дождутся, когда уже оставшиеся месяцы пройдут… счастливый братец, махнул сгоряча обещание.
— Сам виноват. — Пан издергался. Я об него спотыкалась, так он весь вокруг меня вился и взвизгнул, когда на лапу наступила. — Но все равно извини.
Посмотрела вниз, увидела сапоги и мысль перескочила на южанина. А ведь прав сапожник, что так красноречиво усомнился. Притащила еды, а он все меня оглядывал, мол «ага, так я и поверил, что такую уродину кто-то из Золотого района любовницей сделал, там даже слуги с гонором, элита. Сперла деликатесы». Он ни слова не сказал, но и так понятно.
— Эй!
Удрал! Решилась проблема с приблудным псом — поджал обрубок, скукожился, и дал стрекача в кусты. Ладно, прощаю. Что ждать от того, кто знает меня несколько часов, если даже родные люди, семья, продали и предали в свое время? Отец, брат, мнимая подруга, которую я почитала за старшую сестру… а ведь у меня еще и поклонники были, клялись, что за такую жемчужинку жизнь отдать готовы! Не, я буквально не верила — наивна, но не настолько. Но… все мужчины, до одного, сбежали от ужаса и списали меня как мертвую, никто ни остановить хищника не кинулся в первый миг, ни потом из укрытий не вылезли — отбить хоть труп, не дать тигру тело разодрать в конец и сожрать. Сволочи.
Да… вспоминать об этом… я ведь боль короткой вспышкой почувствовала, а потом она исчезла. Как будто вагоном трамвая сбило и разрядом тока добавило — тяжело, мощно, все тело от удара одеревенело и безвольно обмякло. Давление челюстей, стальной капкан, невозможность пошевелиться и восприятие тела странное. Я ощущала, как подволакиваются ноги под тушей зверя, когда он, схватив меня, куда-то потащил. Вонь животную помню, смрад из пасти. И все тупо, примитивно тяжело. А боли не было.
— Все разбежались… тва-а-ари…
Скулеж вырвался из моего горла, внезапно сдавленного обидой. И глаза защипало. Ну, какого ляда я начала это вспоминать?!
Поверила в семью… радовалась, что любят… готова была пожертвовать собой ради спасения отца… а оказалось, что все вранье. И нет семьи — я насовсем одна, навсегда. Перед смертью рано или поздно это каждый человек осознает на все сто процентов. Чего обманываться то?
Как там все орали и визжали, оглохнуть можно. Столы опрокинули. Видимо, с одного нож и слетел, ладный такой, — качественный. Для мяса. Рядом целое блюдо жареной баранины перевернулось, я даже не к месту удивилась, подумав про тигра — тебе что, человечина вкуснее? Добыча, а не подача?
Правая рука слушалась. Я потянулась к ножу…
А смысл был? Выживать вот так, чтобы теперь превратиться… я встала посреди улицы, как вкопанная, увидев движение сбоку. Повернулась, поняла, что это полукруглая арка… нет, окно — до самой земли витрина, зеркальная, новенькая. И движение — это мое отражение меня же вспугнуло. Свет что надо, всю видать, любуйся — не хочу! Луна что ли опять вышла, светит прожектором, или рядом фонарь яркий?
Вот, во что я превратилась!
Подошла ближе, уставилась на себя и скривилась, увидев без прикрас и самообмана: перекошенная уродина. Кто придумал, что шрамы украшают? Пол-лица изрыто в глубину и, наоборот, местами выпирает спайками. Красные и белые черви, отвратительно сморщенная кожа. Я глубокая старуха если смотреть справа, и совсем покойница, если смотреть слева. Шея без шарфа тоже обнажает затянувшиеся раны.
Это ради такой жизни я боролась? Чтобы жить в болоте? Таскать старое мешковатое пальто? Стоять за вырубкой шесть дней в неделю с семи до семи? Всеми преданная, до самой смерти одна? Вот идиотка — не в тигра надо было ножом, а в себя. От мучений избавиться и тогдашних, и теперешних.
А размечталась-то! Про Грима! Безымянный влюбился, перед красотой не устоял! Все, что ему от меня может быть нужно — так это утащить в логово, умертвить и засунуть в банку с формальдегидом! Любоваться уродицей в инее! Других пугать!
Я достала из сумки нож и взвесила на ладони, подняла глаза на отражение, сделав к нему еще шаг и хорошенько присмотревшись к шее. Шарфа нет, холодно, посинела слегка. Зато идеально открыта для главного — чик, и все полегчает. Клык артерию миновал, а собственный стальной коготок не промажет. Да здравствуйте чистый мир! Без уродов, чудовищ и ходячих трупов вроде меня!
Ага… и изгваздать в крови новые сапожки? Ща!
Рука, уже опасно приблизившаяся к горлу, дрогнула и следующим мгновением я наотмашь резанула по отражению. И оно зарычало.