Не смогла не улыбнуться, и закрыла глаза. Оказалось жутко и приятно не видеть Грима, но чувствовать, как наполняется маленькая комната глубоким и замеревшим дыханием. Воздух будто расширился и застыл перед выдохом, а мое воображение нарисовало обращение Грима в настоящего дракона, который тянет когтистую лапу к лицу, осторожно соизмеряя свою силу и мою хрупкость.
Внезапно пальцы оказались на шее.
Было чему удивиться — не хватка, не что-то нежное, а аккуратно на пульсе и с маленьким нажимом — чтобы поярче прочувствовать биение. Мне думалось, что Грима тянет ко мне как к женщине, телесно, а ему больше всего хотелось убедиться, что…
— Ты живая, Тио.
— А ты? У тебя руки как у ледышки.
Наклонила голову вбок и приподняла плечо, поймав не точечные пальцы, а всю его ладонь в маленький плен. Его вообще отогреть и оживить надо, что душой, что телом. В кого превратился Пилигрим, став человеком, но отказавшись от всего человеческого?
Открыла глаза:
— Ладно. Я пойду. Увидимся завтра?
— Да.
Миша
Мари готовила ужин, когда я вошла в квартиру. Ничего не сгорело, вкусно пахло, и я даже пожалела, что у меня всего раз выпал, чтобы меня так встречали! Только-только обзавелась личной прислугой, как меняю жилплощадь.
— Все сделала, и даже с Паном успела погулять.
— Умница. С завтрашнего дня будешь тут одна хозяйничать.
Мари не скрыла удивления, а я подробно объяснять не стала. Разберемся по ходу дела. Скорее всего я каждый раз буду ее провожать, а потом через чердак — к Гриму.
Когда после одиннадцати легли спать, я опять думала, что буду долго лежать, вспоминать, переваривать случившееся — столько чувств! Столько нового! Но услышала, что Мари тихонечко плачет в подушку, все еще грустит по отцу, подумала только об этом и моментально уснула.
— Ты чего делаешь?
— Танцую. Не видишь?
Меня так распирало от счастья, что я не шла по проезду к Краюшке, а прыгала, отбивала каблуком по мерзлой припорошенной грязи, кружилась и напевала мелодию без слов. Шутила вчера, что от еды в заколдованном доме могу в козу превратиться, — вот и превратилась!
— Тра-та-та-та, та-та, та-та!
— Ты странная, Тио…
— Я умалишенная Ведьма из Черного Замка.
Это я сказала вслух. Крайние степени радости и горя людям кажутся сумасшествием. Ну, и ладно! Бьет из меня счастье перемен, что ж теперь, не танцевать?
— Тс-с-с-с… это что?
Новенькая схватила за руку. Я свое «тра-та-та» оборвала, остановилась и тоже прислушалась. Ого! Как будто кто-то с соседнего проезда подпевал — вопли пьяные, с завыванием и переходом на мычание.
— Алкаш горланит.
На всякий случай подошла к забору, где хорошие прорехи открывали вид на участок, и без труда рассмотрела шевеление фигуры на той стороне. На этом проезде дом целый, заброшенный, а еще дальше — горелый. Далеко, но все насквозь видно, а при желании можно пролезть и перебраться напрямик.
Я бы не пошла — на кой ляд мне это надо? Только… Проклятье! Так просто топать дальше на работу невозможно: фигура сникла, осталась сидеть или лежать скрючено. И песня превратилась в тихий скулеж с рыданиями.
Огляделась. Собаки не притаились на территории дома? Сунулась между досок, почти содрав пуговицу, еще раз осмотрелась — мало ли, сама старуха из-за старой дровни выскочит? Мари за мной, и отгонять ее не стала. Вроде спокойно. А человека хорошо бы проверить — вдруг медичка нужна?
— Э-э-э… вот ты изгваздался…
Мужчина явно шатался по городу всю ночь — руки обмерзли, грязный. Он и сейчас, не замечая куда, коленями стоял практически в луже. Пробил ледок и нырнул неглубоко в жижу.
— Миша! Да ладно!
— Ты его знаешь?
— Могильщик. Не старый, но знакомый.
Все-таки пьющий, и хорошо пьющий. Помню, что в Трущобном живет, рассказывал. И что, после смены набрался и потерялся, только-только и наугад домой ползет?
— Мари, иди вперед. Если гаражи открыты, найди хоть что-то теплое и принеси. Давай. Бедняга перепил и промерз. Бегом, и обратно по нашему проезду, я его попробую на ноги поднять и к нам довести.
— А Ваниль не заругает?
— Ты чего как маленькая? Я тебя сейчас заругаю! Кого больше боишься?
Новенькая убежала, а я попыталась до Миши достучаться. Тащила за руку, и он, с трудом, но поднялся.
— А-а-а-а… меченая… пусть будет проклят твой Безымянный… пусть горит в подземном аду, откуда и пришел! Пусть… куда ты меня ведешь?
— Куда надо. Вот же ты грязный… всю дорогу полз что ли?