В трапезной раздосадованный Титул срывал свое недовольство на сыне и воспитанниках. Ни Тимор, ни Аурум не явились к нему, и это его злило. Одна только кухарка, хозяйка Палат Странника улыбалась этим утром, не склонная печалиться.
Вот и сироты вернулись в свою Башню, вот и их разговор приблизился к нашим стенам.
Бедные дети. Сколько я ни пытался проникнуть в самые глубины их юных сердец, я сталкивался лишь с одним — они больше всего радовались тому, что попали в сюда, и больше всего печалились от того, что приходилось здесь жить.
Закон был таковым, что ни один обитатель Замка, будь то мужчина или женщина, не могли взять себе в жены или мужья человека из рода. Так Титул взял за себя девушку сироту, и та, едва родив ему сына, умерла от потери крови. Даже отец Тактио не в силах был спасти несчастную. И сам Колдун — пусть счастливо совпало, полюбил и женился на вдове и одиночке. И наследнику Титула предстало искать невесту из тех, у кого за спиной не стояло ничьей семьи. Обитатели Черного Замка не смели родниться с домами, привязываться к фамилиям, сохраняя свою обособленность.
Год назад дети сами пришли к воротам. И Титул, подумав, увидел выгоду: мальчишка ровесник сына, вполне подходил тому для тренировок меча и кинжала, а девочка, весьма милая личиком могла стать, когда вырастет, как раз невестой наследника. Она была проста, хороша, а с малых лет ее как раз можно было воспитать так, как надобно, чтобы после не мириться с нравом той, кого выберет глупый отпрыск.
О чем же они говорили?
— Сегодня тот самый день сестренка. И помни, что каждый поступок ведет к хорошему. Будущее предопределено, а мы — лишь дети.
Что же сегодня за день? И что за поступок? И отчего этот юноша говорил о будущем так уверенно, будто не был обычным смертным? Ни тени в сердце. Ни капли злого умысла. Ни искры магического дара… что же они задумали?
Что вдруг дрогнуло в мире, что я вопрошаю об этом небо, а сам не могу увидеть ответа? Неужели сила моя истончается с каждым днем и часом, и вскоре я стану уже не Духом, а лишь бездушной игрушкой?
Доступно мне лишь одно — река времени была не только рябой и текучей, но и мутной, словно взболтали ил и песок со дна. Чернь и кармин, зло и кровь несли ее воды в этот день. Это я видел. И как мне было уберечь мою Тактио, если вдруг над Замком сегодня разверзнется буря?
Колдунья проснулась.
Я вновь обулся, надел свою шапку и плащ, и занял место на краешке стола, выжидая и наблюдая, как сонлива сегодня девушка. Она нехотя умывалась и одевалась, выглядывала в окно, размышляя — идти ей за завтраком, или уже дождаться обеда.
— Слабость какая-то, Патрик, — пожаловалась она тихонько. — Лечь бы и снова уснуть. Но нужно сходить и проведать Служителя. Если он узнал, кто убийца, так пусть не скрывает этого. Замок еще не переполошен?
— Нет, моя Колдунья.
Она улыбнулась:
— Жаль, что раньше я не просила тебя об этом. А любую ли прихоть ты можешь исполнить?
— Любую.
Тактио засмеялась, наклонилась ко мне и сдвинула шапку на бок, дурачась.
— У тебя доброе сердце. Но пользоваться этим я не стану. Лучше вот что, я сделаю тебе подарок!
Она достала из-под кровати семейный сундук и села на пол, открыв его и залюбовавшись вещами.
— Я когда-то сложила сюда самое ценное. С тех пор, как родители исчезли, я открывала его лишь раз, чтобы положить внутрь папину трубку и мамин гребень. Здесь подарки, которые они дарили мне на каждый день рождения… и те, которые дарила им я. Безделушки. Отцу я всегда плела цветные шнурки на пояс, а маме плела для волос. Смотри, сколько их здесь!
Тактио вынула неаккуратно сложенный ком с длинными шнурами из цветных нитей.
— Сейчас и не вспомнить, и не разобрать — где чей. А вот их подарки: перышки для письма, стеклянные бусы… маленький свиток с первыми буквами, чтобы я училась читать, и первая книга. А когда у тебя день рождения?
— Девятого дня последнего весеннего месяца…
— Нет, постой, ты забыл! Я сшила тебя два года назад, зимой. Тогда была зима, а не весна.
— Ты создала меня, моя Колдунья, шестого дня второго зимнего месяца.
— Прости, что я никогда тебе ничего не дарила.
— Этого и не нужно.
— Почему? Пусть ты моя кукла, а все же…
Она замолчала, опустив ресницы, и старательно выискивала что-то на дне сундука.
— Когда мне было двенадцать, мой отец взял меня в город. Я помню, что он все говорил про масло, которое привез местный торговец, возвратясь из дальнего своего похода. Оно было целебным, и давили его из черных ягод, которые здесь никогда не росли. Отец так хотел купить бутылочку и исследовать его свойства. С одного золотого у продавца не нашлось сдачи, а когда отец отказался от горсти медяков, то тот предложил ему, как подарок, забрать чужеземную монету, случайно привезенную сюда, где уже ни на что ее не обменяешь. Отец отдал ее мне. А я спрятала в сундук. На одной стороне отчеканен лев в короне, стоящий на задних лапах, а на другой — рыцарь на коне. Она тяжелая, чуть-чуть граненая, потемневшая слегка от времени, но это делает ее только интересней и красивее. Вот! Может это даже и не ко дню твоего рождения, но ведь положено всем пилигримам за свои сказания брать плату.