— Я не беру плату.
— Подарок. Пусть эта монетка станет волшебной, чтобы ты никогда больше не скитался по дорогам, пусть она отвадит тех, кого не хочешь видеть. Пусть дает сил обезоруживать врагов, пусть… Я хочу, чтобы у тебя был кров, защита, и ты никогда не знал нужды. — У Тактио отразилась печаль на лице: — Носи ее, как оберег, как напоминание обо мне.
Девушка протянула монету, которая казалась блюдцем в моих руках. Плохо стало от последних слов — отчего напоминание о ней? Куда она собралась? В дальний путь, оставив меня здесь, или иное предчувствие терзало ее сердце?
— Я знаю, — как подслушала она мои мысли, — это странно звучит. Я сама не знаю, отчего мне захотелось так сказать. Меня охватило горячее чувство хоть раз в жизни позаботиться о тебе по-настоящему и одарить так, как ты этого заслуживаешь… Мне пора. Я навещу посланника Ордена и вернусь с чем-нибудь съестным.
Тактио пожелала, и монетка на миг сверкнула, словно на ее поверхность попал солнечный луч!
Она убежала, а я перебрался к окну, жадно смотря из-за ставни на площадь вниз. И не я один. Мальчик Ультио со своей сестренкой тоже смотрели вниз, как Колдунья идет на кухни.
— Будь храброй! Помни, родная, что ты не умрешь.
— Я помню. — А голос звенел страхом.
Они забрались на подоконник, и брат крепко прижал к себе девочку. Она дрожала и готова была плакать. Я читал их мысли — ни о чем они не думали, кроме как о светлом будущем для всех на свете, не о смерти они думали. Безумцы!
День золотил крыши, залетные птицы пели, — что могло подтолкнуть их к краю в столь прекрасный день? Они стояли, обнявшись, и выжидали своей минуты.
— Она возвращается, — шепнул Ультио, увидев мою Тактио внизу. — Я с тобой, сестренка…
Он толкнул ее вниз из окна, и девочка с пронзительным криком стала падать. Не было ветра, чтобы подхватить ее тело, не было чуда, чтобы не дать ей разбиться, но была Колдунья, которая кинулась к ней, уронив свою ношу на камни площади.
— На помощь! — Во всю мощь своих легких закричал мальчишка. — Сюда! Сюда!
Маерор не дышала уже, лежала изломанной у граненой стены своей башни, и только сердце отсчитывало последние свои удары перед окончательной смертью. Тактио не думала о свете дня, не думала, что предстанет пред обитателями Замка, что подпишет себе приговор, раскрыв свою тайну — она лихорадочно стащила перчатки, и вцепилась в нее, словно это она сама умирала.
— Сюда! Сюда! — Срывал голос Ультио, и с радостью смотрел, как на его крик сначала выбежала прислуга, а потом показался и наследник, и его отец. — Она разбилась! Разбилась! Она выпала из окна!
Будь он проклят, гнусный ребенок! Будь он проклят за этот крик!
Много свидетелей было чудесному исцелению, и главным среди них был Титул. На его глазах оживала Маерор, светясь, как луна. Он видел живые завитки на руках Тактио, видел их силу и понимал, сквозь свое изумление, что все эти годы и Колдун и его дочь обманывали его.
— Нет, не казните меня… — взмолилась Тактио, все еще прижимая исцеленную девочку к себе, и глядя в холодное лицо Титула. — То была ложь во благо, господин. Так отец наказал.
— Не создавал он волшебного эликсира, не уносил он его рецепт в могилу свою, — багровел на глазах Принцепс, — а делал все, чтобы скрыть от меня рождение истинной ведьмы! Сколько колен в вашем роду были жалки и пусты?! Сколько отродьев звалось Колдунами только по роду своему?! Но ведь на мой век выпало твое рождение!
— Не казните меня… — голос Тактио все тускнел от страха, я один его слышал, считывая с дрожащих губ. — Я прошу вас.
— Порочь от нее! — Титул взмахнул своим посохом, и круг челяди разомкнулся, все попятились. — Брось эту девчонку, и ступай за мной!
Девушка покорно пошла, поставив Маерор на ноги. К ней тут же кинулся, успевший спуститься брат, но никто больше не подошел, страшась, что она, быть может, только призрак сейчас, или воскресший без души оборотень.