— Ну, да, конечно… а объяснил-то, обалдеть! Так тебя никто не поймет. Скажи по-человечески одно — я тебе нравлюсь?
— Да, Тио.
Духовная и бесплотная любовь прекрасна. Сердце к сердцу. Для меня не прошло и нескольких часов, как я вынырнула со страниц, где Патрик пылал отчаяньем и безнадежностью к самой открытой душе. Со страниц, где он — самая могущественная сила мира, не мог ничего сделать для себя или для нее. И не только спасти или защитить. Он не мог ее поцеловать. Он не мог согреть своим теплом. Не полное, скованное цепями рабства, чувство. Да и сколько тогда его душе было лет? Юнец! Неискушенный мальчишка!
Я решительно закрыла глаза и сказала:
— Раз нравлюсь, то поцелуй.
Сам воздух в палате стал биться также, как и его сердце. Отдавало в уши, как будто звуковая волна под водой, проникая и тревожа до самых глубин. Я вся наэлектризовалась, зазвенела нервами и готова была встать на цыпочки, не в силах стоять ровно от напряжения. Грим не поцелует — он бросится и разорвет. Он жаждет так сильно, что не сможет быть нежным. Вцепится, вопьется, прокусит до крови!
И опять обманулась. Никаких пылких страстей и влечений. Я почувствовала тонкое и холодное касание. Очень робкое, мертвенно недвижимое, будто губы Грима были вырезаны из мрамора. Все вокруг полыхало. А поцелуй оказался ледяным и скованным.
Вот дурак. Я же разрешила, сама попросила, сама согласилась — где воля чувствам? Неужели самой придется быть смелее дракона, смелее мужчины, который по годам старше меня чуть ли не вдвое? Приобняла за плечи и почти задохнулась, когда почувствовала его ладони на талии. Какие же они ледяные! Целовал скромно, а обнимал и того скромнее. Я беззастенчиво разомкнула холодные губы языком и лизнула обалденные почти звериные клыки — мой Пилигрим! Мое чудовище! Мой Дух Жажды! И мой первый в жизни поцелуй!
Под веки проник свет, и Грим резко подался назад. Я не заметила, как ладони с плеч скользнули выше, я хотела обнять за шею, хотела зарыться пальцами в черные гладкие волосы.
— Нет, Тио!
Ладонь только что ярко светилась снежным завитком, но уже угасала, касаясь воздуха, а не его кожи.
— Я не нарочно… но почему нет? Ну, что не так? Что неправильно?
— Не залечивай!
— Почему?
Его голос стал глуше, а тон жестче. Не от злости, а от уверенности в том, что говорит:
— Эта душевная боль — знак, что еще ничего не искуплено. Она должна уйти сама, и только тогда я пойму, что прощен. Нельзя исцелить наказание, Тио…
— Я знаю, что жизнь несправедлива, но не настолько же!
Мы замолчали. Грим не сводил с меня глаз, дышал глубже спокойного и воздух вокруг не становился разряженнее. Я покрывалась мурашками и внезапно мерзла без его жестких ледяных ладоней.
— Мне лучше уйти.
— Почему?
— Мне лучше уйти… — вот теперь рыкнул зло.
Грим шагнул спиной к двери, чуть склонился в жесте почтения, и исчез за ней.
— Куда ты денешься…
Довольно произнесла я, поджимая губы и скрадывая флер прерванного поцелуя. Он прекрасен! И поцелуй, и Грим, и его затаенная страсть, она есть! Прекрасно даже страдание, с которым он не хочет расставаться! С ума сойти! Ни фига не понятно, но я обязательно во всем разберусь.
А с руками нужно что-то придумать…
Вернувшись к кровати, нащупала под матрасом листы. Сокровище. И это еще не конец — есть продолжение. Уверена, что там написано о смерти Тактио, и о том, как Патрик вновь стал человеком.
Безымянный
— Олли, тебе недостаточно моего цветущего и здорового вида?
— Анализ крови будет, тогда отпущу. Завтракай.
— Олли!
Я бы ушла без выписки — нашли кого удержать в неволе. Но мне не отдают вещи! А бежать в больничных тапках и халате по ноябрьскому снежку, прижимая к себе тетрадку и терять все оставшееся тепло, не хотелось. Терпела. И мысленно уже была дома — у Грима дома, у себя, на старинной кухне! И пила чай с коржиками из древней муки и меда.
— Эй! Ты же умер!
Покинув палату ради туалета, внезапно застукала сапожника Арту! Он выходил из помывочной, завязывая на опавшем животе пояс халата и пальцами двигал осторожно из-за боли: от запястья по локоть в бинтах.
— А, это ты… — бросил на меня взгляд, узнал моментально и на этот раз не поморщился сочувственно. — Я не умер.
— Вены резал что ли?
Он буркнул и пошел по коридору, но я так просто знакомого отпускать не собиралась. Догнала и доверительно спросила:
— Появился он или она, внушили мысли, довели до отчаянья, и рука потянулась к сапожному ножу… скажи, вру?