— Не лезь, Ира, а то я не сдержусь, выбью твою алкогольную дурь из головы. Вообще молчи и не разговаривай со мной. Это ты эту кашу заварила, а расхлебывать мне!
«Мне», — поправляю в уме отца, но вслух не говорю, иначе и правда озвереет окончательно.
— Все, я пошел проветрюсь. А ты, — тыкает в мою сторону, — чтобы была готова завтра к восьми утра.
Через пять минут громко хлопает входная дверь. Я помогаю подняться маме и ощущаю от нее запах алкоголя. Похоже она развлекалась не только шампанским.
— Пойдем, я уложу тебя.
Мама всхлипывает, а мне вдруг хочется наорать на нее, чтобы немедленно прекратила лить слезы, потому что это я должна рыдать в три ручья от полного бессилия. И из-за того, что собственные родители уже не хотят защищать собственного ребенка.
04
Отец возвращается часов в пять утра. Он тоже пьян, но именно до той кондиции, чтобы проспаться и с утра выглядеть нормально. Я же сижу на закрытой лоджии и пью какао под разные видеоблоги. Из-за наушников я не сразу слышу, что он подошел ко мне. Только когда он кладет руку на плечо, я вздрагиваю и выключаю звук.
— Пап? — зову я напряженно.
Он смотрит на меня каким-то затуманенным взглядом, грустным и просящим одновременно.
— Леренок, котеночек мой, ты же не обижаешься на папу? Просто на работе много проблем, инвесторы, хуесторы... ой, прости-прости, — бьет он себя по губам и неуклюже заваливается боком на стену с вертикальным радиатором. — И тут еще Ира выдала. Я тебя очень прошу — поучаствуй, поулыбайся. Я уже предупредил команду, в которой ты будешь, что у тебя ножка болит.
Я сразу понимаю, что эта команда будет состоять из папиных инвесторов-хуесторов.
— В команде будет твой Игнатов? — задаю вопрос и напряженно жду ответа. Полины мне еще на голову не хватало!
Папа напрягается, чуть опускает веки, пытаясь вспомнить, и наконец-то выдает:
— Да, в твоей команде. О, там еще его племянница будет.
— Ясно. Постараюсь выдержать.
Папа тянется меня обнять, заваливается на спинку кресла, пытается обнять, обдав меня ароматом коньяка, и что-то бурчит про хорошую девочку.
Я так устала! Меня же все так видят. Умница-красавица-тихоня. А я совсем не такая. Я бываю капризной, бываю стервозной, бываю слабой, а потом сильной. Я могу разозлиться и накричать, а могу хлопнуть дверью. Но, сидя в этой золотой клетке, я — как чучело канарейки с воткнутыми в задницу перьями — красивая и совершенно бесполезная.
Только в клубе бокса и на учебе я могу дышать.
— Пап, иди спать, а то опоздаем.
— Хорошо-хорошо, доча. Бегу.
Он снова играет роль заботливого и ласкового папы, но я же все понимаю — он решил сменить тактику со мной. А мне больно, ведь иногда я забываю и верю его словам и его заботе, но он быстро приземляет меня на землю, нет, на бетон.
Я иногда думаю, а зачем отец вообще завел детей?! Мы же с Ларом ему не нужны, ну только как активы, хотя и в этом плане он на нас злится и считает средними. Это настолько цинично и бессердечно, что я уже даже не обижаюсь, просто готовлюсь исчезнуть из его поля зрения.
Я допиваю какао и иду в свою комнату, чтобы подремать еще пару часов. На вешалке уже висит подобранная для яхтинга одежда.
Утром я заранее бужу отца. Он спит в кабинете на своей кушетке. Он благодарит, быстро начинает собираться, звонить и завтракает на ходу. В меня же ничего не лезет. Я снова пью какао и заедаю его белым хлебом. Из фруктовницы хватаю персик и иду в холл, чтобы надеть белые кроссовки. Больную ногу я крепко перебинтовываю эластичным бинтом и на фоне белых спортивных штанов он не так и заметен. Розовая кепка и красная легкая оверсайз-толстовка завершают мой образ яхтсменки.
Папа доволен. Весь сияет и подгоняет Ивана, но мы приезжаем даже раньше срока и спокойно доходим до места сбора.
Как я себе и представляла: пафосно, дорого и лицемерно. Денег на эти украшения и кейтеринг хватило бы на два парусных клуба. Но нужно же совместить приятное с благотворительностью.
Я отхожу от отца и подхожу к пирсу, где плавно покачиваются небольшие парусные яхты. Солнце уже греет, и я бы с удовольствием просто поплавала бы на яхте сегодня в компании...
— Доброе утро, Валерия.
Я поворачиваюсь и вижу Градова. Он смотрит на меня с улыбкой, но за ней я снова чувствую что-то темное и жадное.
— Доброе, наверно.
Он смеется.
— Да, замечательное утро, а будет еще лучше. В какой команде твой отец?
— Он не участвует. Я от Горовых, моя команда номер три.
Градов щурится недобро.
— У тебя же нога больная. Какой яхтинг, Лера?
— А я не собиралась никуда. Меня вообще в домашний карцер определили после того вечера. Но вот — мама сболтнула лишнего, а отец не смог отказать, — развожу я руками и выливаю накопившуюся обиду на Градова, хотя должна на отца.