– Заберите, – твердила я как заведённая, и для пущей важности, шлёпнула ладонью с деньгами по столу. – Обещанный реферат вышлю сегодня вечером, а это, – сцапала я своего горячо любимого «Императора», – я заберу.
«И аривидерчи!» – едва сумела сдержать язвительное.
– Мария, – строго начал аспирант и тоже ухватился за книжонку, но дверь за моей спиной отворилась.
Похоже, мы говорили чересчур громко.
– Ян Викторович, у нас здесь что, пожар?
Ног под собой не чуя, я обернулась. Макар Ефремович Завлинский, заведующий кафедрой истории, вполне живенький для своих лет старичок, не спеша вошёл, дыша морозом.
Стёкла его толстолинзных очков запотели, и теперь мужчина забавно наклонял голову, чтобы разглядеть нас в щель между очками и лбом. Правда, кустистые брови в капельках растаявшего инея значительно усложняли сию задачу.
– Здравствуйте, – нашлась я быстрее аспиранта.
Бранов же лишь переступил с ноги на ногу. Мельком глянул на книжку, а затем и на купюры. Я спешно опустила руку, но Макар Ефремыч уже протёр линзы платком, и мой манёвр не остался незамеченным.
– Уж не дань ли это у вас там, юная леди?
Сдавать назад смысла не было. Мы влипли.
«Зав наверняка решил, что я взятку за допуск к экзамену предлагаю!» – чуть не охнула я и потеснее прижала к бедру кулак с купюрами.
Я видела, как и без того большие глаза аспиранта сделались просто огромными. Видела, как Бранов сжал и разжал кулаки, словно ценой жизни готовился обороняться. На секунду мне даже жаль его стало.
Он ведь молодой ещё совсем и, скорее всего, аспирантура – это первая ступенька к его блистательной карьере. А тут я с дурацкой книжкой и мечтами о писательстве. Нарисовалась, не сотрёшь.
Эх… будь я Гудини, превратила бы деньги в белых голубей. Та была бы шутка!
– Макар Ефремович, странно всё выглядит, понимаю, – вполне уверенно начал аспирант. – Но всё не так. Мария просто книги пишет…
– Пишу-пишу! – подхватила я, глянув на Бранова и едва уловимо кивнув, мол: «Поддержу! Вы только тон задайте».
– Та-ак, – протянул зав. кафедры, отворив дверцу платяного шкафа. Аккуратно повесил на плечики пальто, предварительно стряхнув с него капельки воды.
Я с тоской глянула в окно. Сквозь щёлочки в жалюзи виднелось потемневшее небо. Снегопад. Даже у меня внутри как-то мрачно стало.
Страх, что и мне сейчас по первое число достанется, сковал тело.
Макар Ефремыч тем временем присел за рабочий стол и теперь строго взирал на нас.
– Пишете, значит, – повторил он под мой одобрительный кивок. – И о чём же?
Соображай, Мика! Соображай, родненькая!
– Глупости всякие, – попыталась я отшутиться. Не хватало ещё, чтобы и профессор мои сказочки в пух и прах разнёс! – Но мне очень интересна история, и я хотела бы написать что-то с ней связанное. Что-то… – я помедлила, силясь не глядеть на аспиранта, – что-то толковое. Беда лишь в том, что я в ней не соображаю совсем! В истории этой.
Я отчего-то развеселилась не на шутку, но под серьёзным профессорским взглядом скоро угомонилась.
– И что же, – подпёр Макар Ефремыч подбородок с теми самыми черепашьими складками кожи, – совсем не соображаете?
– Совсем-совсем! – старательно хлопала я ресницами, поддерживая образ недалёкой дурочки с пастельно-розовыми кудрями. – Самой разобраться тяжело, потому и просила Яна Викторовича о дополнительных занятиях. Но он не соглашался. Вот я и…
Я нерешительно приподняла руку с деньгами. Бранов шумно выдохнул.
«Злится Бранище, что ли?» – удивилась я, не сводя наивно-правдивых глаз с зава. Как по мне, история выходила вполне правдоподобная.
– Не соглашается? – покачал головой Макар Ефремович и одарил своего ученика строгим взглядом. – Что же так, Ян Викторович? Нагрузка у вас небольшая. Неплохо было бы в конференции поучаствовать, да и грешно стремление человека к учёбе топить. Labor omnia vincit improbus!
– Всё побеждает упорный труд, – сквозь зубы отчеканил аспирант и снова засопел, а я даже скоситься в его сторону боялась.
– Именно! – кивнул Макар Ефремович. – Труд – единственное оружие против невежества. Желание трудиться у молодых людей следует всеми силами поощрять.
Так, кажется, меня невеждой только что назвали.
– Да ничего страшного, – поспешила я махнуть рукой и попятилась к двери. – Я всё понимаю, Макар Ефремович. У Яна Викторовича и без меня дел невпроворот. Работа – дело святое.
– Вы не подождёте за дверью… э-м-м?.. – зав пытливо уставился на меня.
– Мария Вознесенская, – отчиталась я, вытянувшись в струнку. – Второй курс. Факультет культурологии.
– Ах, культуролог, – заулыбался профессор, словно в голову ему пришла блестящая идея. Такая блестящая, что её блеск, минуя мозг, из мутновато-серых глаз вырвался. – У Евгении Сергеевны учитесь, значит. Хорошо-о… Не сочтите за труд, Мария, подождите за дверью. Буквально пару минут.
Я покорно кивнула и пошагала в коридор, по пути пряча деньги в сумку. Когда прямо поверх тетрадей сунула пирожок и не вспомнила.
«Ничего, – решительно захлопнула я дверь, – и деньги Баранову отдам, и книжку свою заберу, чтобы не издевался больше».
Присев на лавку, следующие несколько минут всё больше и больше убеждала себя, что никому – в том числе и зазнавшемуся аспирантишке – не позволю издеваться. Ни над собой, ни над своим творчеством. Будь он хоть профессор наук, чтоб ему неладно было!
***
Макар Ефремыч слово сдержал. Потряхивая седенькой головой, вышел ко мне довольно скоро. Пару секунд рассматривал всё через ту же щель между очками и лбом, а затем спросил.
– Фамилию мне свою не напомните, Маша?
– Вознесенская.
– Вознесенская, Вознесенская… – повторил он, будто на вкус пробовал. – В роду писатели-поэты?
– Нет, – активно закрутила я головой. – Одна такая… уродилась.
– Я-ясно, – словно огорчившись, скривил сухие губы профессор. – Ясно…
И, чуть прихрамывая, побрёл прочь по коридору. Я же стояла в волнении и не знала, что делать. Тихонько испариться, чтобы «зазнавшийся аспирантишка» и духу моего не почуял, или войти на кафедру с видом Геракла, сразившего Немейского льва?
Как ни странно, вопрос сам собой решился. Темноокий Ян Викторович, всем видом выказывая недовольство, выглянул.
– Мне зайти?
Короткий кивок, и я со вздохом юркнула за дверь. Решимость вновь устроить скандал улетучилась, стоило лишь оказалась на подвластной мужчине территории.
Бранов опять, явно на автомате, щёлкнул кнопку чайника. Молча покопался в столе. Достал пару листов формата А4.
– Что это? – присев на предложенное место, с удивлением разглядывала я список вопросов на листе.
– Хочу выяснить, какой у вас уровень знаний.
Знаний? Вот так новость.
– А… зачем?
– Решайте давайте тест, – аспирант потыкал пальцем в пакетик с пирогами и страдальчески скорчился. Остыл его обед. – И побыстрее, пожалуйста.
Чуя, как лицо наливается краской, я прочла первый вопрос и варианты ответов к нему. Покрутила ручку, сделав вид, будто размышляю, а сама тем временем читала следующий вопрос.
Потом ещё один. Лицо уже совсем нешуточно запылало от стыда. Это был один из тех моментов, когда совершенно искренне жалеешь, что не учился в полную силу.
– У меня занятия ещё сегодня, – не глядя на Бранова, соврала я. – И так опаздываю уже.
– Тогда после занятий придете, – равнодушно пожал плечами аспирант и с явным облегчением подтянул поближе пакетик с едой. – Раз уж вам так не терпится позаниматься со мной… в индивидуальном порядке.
И нехорошо-нехорошо так прищурился.
– Ян Викторович, – решительно отодвинула я от себя страшные тесты, – я не претендую ни на ваше время, ни на занятия с вами. Можете не беспокоиться. Я это специально сказала.
– И зачем же?
Я недоумённо потёрла ладонь об ладонь.
– Выкручивалась, как могла. Уж не обессудьте.
– Обессужу, – нахмурился Бранов. – Может, вам, в силу особых свойств ума, сложно в это поверить, но и я на вас не претендую. Однако так как вы во всеуслышание признались, что не в ладах с предметом, порученным вести мне профессором Завлинским, я вынужден принять меры. Так что жду вас сегодня после занятий, Мария. И в понедельник.