Толкаю калитку и вдыхаю пьянящий пряный запах, смешанный с ароматом свежей выпечки и книг. Один из моих любимых.
– Доброе утро, дедушка!
– Ри, милая, это ты?
– Как и всегда в это время, – широко улыбаюсь, когда большие медвежьи лапы заключают меня в свои объятия.
– Грейс испекла твой любимый пирог.
– Не терпится попробовать.
Дедушка Эл смеется, а затем машет в сторону дома.
– Иди, дочка, иди. До открытия еще целых полчаса.
У меня нет родных дедушки и бабушки. Я потеряла их рано. Точнее, папа потерял, а я просто их не знала. И так уж вышло, что за какие-то несколько недель эти люди сумели подарить мне целую семью. Наверное, глупо, но я люблю их, как если бы знала всю свою жизнь. И они так же любят меня.
– О, детка, я так рада, что ты пришла! Помоги-ка мне скорее.
Успеваю подхватить пирог прежде, чем он плашмя падает на пол.
Что было бы весьма прискорбно.
Весьма-весьма прискорбно.
– Кажется, я готова съесть его весь, – широко улыбаюсь, и бабушка смеется.
– На здоровье, милая. В духовке еще два подходят.
Через двадцать минут я уже могу похвастаться тремя выпитыми кружками облепихового чая и четырьмя съеденными кусками персиковой сдобы. И не спрашивайте, куда в меня столько влезает (особенно после двойной порции блинчиков на завтрак), но я всегда очень много ем. Это мой бич. Мое проклятие. Называйте, как хотите.
И ах да, я из тех самых злобных ведьм, которые едят и не поправляются.
Теперь можете меня убить.
Закончив уборку, завариваю большой чайник чая и ставлю на стол два оставшихся пирога. Как говорит бабушка – «хорошая книга и выпечка, приправленная щепоткой любви, способны растопить любое сердце». Вообще-то наш книжный клуб не похож на остальные. Да, мы обсуждаем книги, делимся впечатлениями, переживаниями, идеями. Но главное – находим здесь дом. Каждый по-своему и свой. Но дом.
– Итак, сегодня обсуждаем «Грозовой перевал»…
Плюхаюсь в широкое подвесное кресло и рядом, сворачиваясь клубочком, пристраивается Хитклифф – крошечный светло-серый котенок, которого я подобрала в прошлый четверг. У папы аллергия на шерсть, поэтому дедушка с бабушкой оставили его у себя. Так беспризорный уличный дворняжка стал благородным пушистиком с замашками дворянина. Которого, кстати говоря, балуют вкусной едой чаще, чем меня.
Сегодня пришло даже больше людей, чем обычно. Две уже пожилые пары с южной стороны, их внуки – Мейси и Адам: обоим вроде бы лет по шесть. Люси из цветочного. Стив – наш сосед. И еще несколько человек, которых я видела впервые. Наверное, зазывные листовки сработали. Нужно обязательно расклеить еще.
За бабушкиным вступлением и шутками дедушки не замечаю, как расслабляюсь. Настолько, что уже через пять минут не слышу посторонних звуков и голосов. Ни детского смеха, ни топота неугомонных ног – ничего. Абсолютно.
И слишком поздно понимаю почему.
Не без хорошего пинка, конечно.
– Милая, просыпайся, – тепло знакомого голоса обволакивает, и я лишь сильнее проваливаюсь, – нет-нет-нет, не вздумай. Сегодня ведь концерт, помнишь?
Концерт.
Марс!
Меня так резко выбрасывает из сна, что на мгновение даже забываю, где нахожусь.
– Я что, уснула? – О, нет, это плохо, очень-очень плохо. – Я ведь должна была с докладом выступать…
– Ничего страшного, детка. Люси неплохо справилась.
Успокаиваюсь, хотя чувство вины все еще грызет.
Хитклифф растягивается и мурчит сквозь сон, а я по инерции бросаю взгляд на часы.
– Уже три? – ахаю, не понимая, как могла проспать почти пять часов.
В кресле. Сидя.
– Вот так вырубило тебя, сами диву даемся, – смеется дедушка, – поди ночка совсем бессонная была.
– Замолчи ты, старый, – шутливо бьет его по руке.
А я бы смутилась, если бы было чему.
Если бы я, скажем, гуляла с Макстоном, а не пялилась всю ночь в его окно.
Что, наверное, тоже своего рода неловко, но ведь об этом никто никогда не узнает, верно? Кроме Скайлер. Ей я рассказываю все.
– Мне, наверное, пора. Еще переодеться нужно.
– Конечно, милая, иди. О, и захвати несколько кусочков пирога для папы.
Дома ставлю контейнер в холодильник, принимаю душ и выбираю джинсовые шорты и простую белую майку. Как бы ни хотелось надеть платье: а) оно неудобно в долгой дороге; б) так я буду менее заметной, учитывая, что на этот раз мне придется войти…
Может еще не поздно сказать, что я заболела?
Как раз достаю с полки худи, когда звонит мобильник.
Папа.
Черт.
Черт-черт-черт.
Закусываю губу и отвечаю, потому что не сделать этого и довести единственного и любимого родителя до приступа – плохая затея.