Я посмотрел в сторону: на столе набор наушников и другое оборудование. Вырвал наушники и швырнул их в Тамару, целясь ей в затылок. В последнее мгновение рука у меня дрогнула, и я промахнулся. И сама мысль о том, что я собирался ударить ее, наполнила меня глубоким ощущением вины, ужасной вины. Я достал мачете и сделал шаг к Тамаре, собираясь ударить ее, и в то же время знал, что не смогу убить ее, не смогу перенести мысль о том, чтобы причинить ей вред, как бы справедлив ни был мой поступок. Я в гневе отбросил мачете. Задрожал, дыхание стало неровным. Зубы застучали, как всегда, когда я готов к убийству.
- Мне кажется, Тамара хочет остаться с вами наедине, - негромко сказал Гарсон, - поговорить один на один. - Он смотрел на меня, стоя между мной и Тамарой, защищая ее.
Коляска Тамары повернулась, и Тамара оказалась лицом ко мне. Лицо у нее расслабленное, пустое. В ее микрофоне послышалось:
- Анжело не причинит вреда женщине. Он никогда не мог обидеть женщину. - Голос, доносящийся их микрофона, должен был звучать холодно, вызывающе. - Не правда ли?
И я неожиданно понял, что она говорит правду. Она знала меня лучше, чем я сам. Я перестал сражаться в Хотоке но За не потому, что выстрелил в человека, а потому, что этим человеком оказалась женщина. Женщина вообще. Убийство в бою мужчин, даже ни в чем не виноватых, меня не тревожило. Какой же я глупец. Как я радовался, что вернул себе способность к сочувствию.
В глазах ее не было вины.
- Мать говорила ему, чтобы он никогда не бил девочек. - В голосе ее звучала насмешка.
- Это правда! Правда! - закричал я, вспоминая, как мама говорила мне это, вспомнил, как сказал это, когда ударил Люсио по лицу. - Ты это сделала со мной? - Я хотел бы ударить ее, но обнаружил, что расхаживаю взад и вперед, как рассерженная собака в клетке, но не приближаюсь.
Гарсон смущенно смотрел на меня и Тамару, и я понял, что его смутило: вызывающий тон Тамары, ее хвастливость. Это совсем на нее не похоже. Он сказал Тамаре:
- Очень впечатляюще. Прекрасный результат. - Потом кивнул мне и прибавил: - Не причиняйте ей вреда. Она изменила глубочайшие структуры вашего мозга, стерла образцы, создававшиеся всю жизнь. Но она может исправить это. Может вернуть вам большую часть ваших воспоминаний. Она уже пыталась восстановить то, что отняла у вас за два года. Сейчас я вас оставлю.
Он вышел из помещения, и в нем остались только мы с Тамарой.
Я стоял, рассерженный и неспособный действовать. Долго ждал, прежде чем она заговорила.
Тамара холодно разглядывала меня, и я не мог понять значения ее пустого взгляда.
- Ты моя лучшая работа, - сказала она. - Мне не приходилось раньше совершать серьезные перемены в людях, так, незначительное перепрограммирование в интересах нашей службы. Но все же в тот день я была не в лучшей форме и не смогла завершить работу. У тебя в памяти остались пустые места, и это должно было предупредить тебя, что что-то не так. Но в чем дело, ты ведь так и не понял, верно?
- Знаю, - ответил я. Она говорила так уверенно. - Я обнаружил эти пустые места. Не могу ничего вспомнить об отце, кроме того, что он плакал после смерти матери.
- Это подделка. Все, что касается смерти матери, я подделала. Тамара наблюдала за мной. - Ты по-прежнему действуешь в соответствии с моей программой.
- Что это значит?
Тамара продолжала холодно наблюдать за мной.
- Догадайся сам! - Она взглянула на поднос, где лежал шприц и флакон с желтоватой жидкостью. - Сделай себе инъекцию этого, примерно два миллилитра. Мне нужно кое-что убрать. Устранить радикальную программу, прежде чем возвращать воспоминания.
- Ничего не нужно убирать, - сказал я, неожиданно насторожившись. Что значит радикальная программа?
Тамара сказала:
- Это такой термин. Программа - это набор воспоминаний, которые мы добавляем, чтобы человек действовал или вел себя иначе, чем обычно. Например, я запрограммировала убийцу, чтобы он сказал своему начальству, что убил тебя; в противном случае он доложил бы о своей неудаче. Это называется программой. Радикальная программа идет на шаг дальше: мы создаем программу, которая вынуждает к обязательному строго определенному поведению: мыслить определенными образцами, вести себя в соответствии с внушенными положениями. Ребенок, который с помощью лжи выбрался из затруднительного положения, быстро научается лгать. И с годами эта привычка становится так сильна, что является эквивалентом радикальной программы. - Она смотрела на меня. - Я поместила в тебя такую программу.
- Что за программу?
Она взглянула на голограмму в углу. Там по-прежнему видно было изображение мозга, по которому ползали огненные змеи. - Я называю ее петлей гипоталамуса. Если ты видишь, что обижают женщину, это мгновенно ассоциируется с мучениями твоей матери и другими инцидентами, которые я ввела тебе в память. И чувство ужаса приводит в действие планы мщения, которых у тебя на самом деле никогда не было; ты начинаешь надеяться, что месть принесет тебе душевный мир. И действуешь принудительно, яростно, независимо от того, чего это тебе будет стоить. Я сотни раз накладывала этот образец на сотни нервных путей. Ты не можешь действовать вопреки своей программе.
Я знал, что она говорит правду. Я яростно реагировал, когда насиловали Абрайру. И попытку Джафари захватить Тамару я тоже рассматривал как насилие: мужчина насилует женщину. И действовал по ее программе, как марионетка пляшет, когда кукольник дергает ее за ниточки. Но я не хотел позволять ей менять программу, ведь она может еще что-то украсть из моего мозга.
- Зачем мне пускать тебя в свой мозг?
- Хочешь впадать в ярость всякий раз, как услышишь о том, что бьют женщину? - спросила Тамара. - Посмотри, чего это уже тебе стоило. Сделай инъекцию. Подключись, - сказала она. И посмотрела в угол, на монитор сновидений на столе.
Вся ситуация оказалась настолько ошеломляющей, что я не мог логично рассуждать. Я не верил ей, но она, казалось, действует мне на благо. Я подошел к столу, наполнил шприц, сделал себе укол, подключился к монитору.
И оказался в холодной пустыне, где ветер дул над голыми песками и морские чайки метались над головой, как конфетти. Небо серое. Вся эта сцена заставляла меня нервничать. Передо мной появилась Тамара и какое-то время смотрела на меня. Я вспомнил попытку генерала Квинтаниллы захватить Гватемалу, кровь моей матери, забрызгавшую стену за шкафом с фарфором, свой собственный гнев, изнасилованную сестру Еву и отчаяние, которое я испытал тогда. И вдруг все это стало словно во сне, это были яркие сновидение, которые я мог ясно вспомнить, и тем не менее сновидения. Я никогда не бродил ночами по городу в поисках солдат Квинтаниллы. Никогда не испытывал такой гнев и отчаяние. И точно так же десятки воспоминаний всплывали в сознании и теряли свою интенсивность: тот случай, когда я в молодости избил человека в баре за то, что он со смехом рассказывал, как избивает свою подругу; когда ударил мальчика на ярмарке - он толкнул свою сестру.