— Шемус, а что это она сейчас говорит? Что эта старая карга опять от нас хочет?
— Помолчи, Михал, я сам ее не сразу понимаю (ох уж эти диалекты), дай мне спокойно разобраться. Чем больше ты мне будешь сейчас мешать, тем дольше продлится мой разговор с хозяйкой. Ты понял?
Но он не хотел ничего понимать.
— Так, все здесь? Тихо! Я должен сказать вам две вещи. Первое: мне сейчас хозяйка жаловалась, что ночью кто-то выходил на улицу и потом не закрыл за собой дверь.
— Никто не выходил! Честное слово, Шемус, никто!
— Тихо! Я сам ничего не слышал, поэтому пока просто передаю, что мне хозяйка говорила. Но не советую портить тут с ними отношения. Вы должны понять, что дело касается не только вас, понятно? Поэтому я предупреждаю: если еще будут какие-нибудь на вас жалобы, я немедленно сообщу об этом начальству и… — он помялся, — и вашим родителям. Но я, собственно говоря, вас позвал не поэтому. Дело вот в чем. В конце курсов принято устраивать нечто вроде концерта. Естественно, силами учеников. Так что нам пора начинать готовиться. Кто-нибудь умеет петь?
— Даф умеет.
— Да не умею я, Джимми умеет, да. А Шон играет на аккордеоне.
— У меня же здесь его нет с собой.
— Ладно, это мы еще подумаем. А как насчет пьесы?
— Если только вы, Шемас, сами ее напишете. Вот и пригодится ваш писательский дар.
— Ладно, Шон, напишу. Только вы будете мне помогать.
— Но мы же не сможем выступать прямо по-ирландски.
— Да ну, Михал, неужели не сможете? Ты ведь по-английски ни слова не сказал, как мы сюда приехали, правда? Придется за это дать тебе главную роль.
— А если я вообще не хочу участвовать?
— Все должны участвовать.
— А вы сами, Шемус, тоже будете на сцене?
— Я — нет. Я буду петь вашими устами.
— А если вы на сцене петь не будете, я тоже не буду.
— Вы попросите Михала спеть, Шемас. У него же голос, как у козла.
— А ты вообще заткнись, Томас, сучок чертов, подлипала!
— Тихо! Тихо! Не надо так волноваться из-за этого концерта. Это все, считайте, будет просто игра.
— Не хочу я вообще никаких игр ваших. Если вы не будете, я тоже не буду.
— Михал! Ты когда-нибудь замолчишь? Ты все время мне мешаешь. Лучше вообще иди отсюда. Мы тут без тебя все решим, а тебе оставим самую маленькую роль, почти без слов, ладно?
— А если она мне не понравится?
— Сам тогда и будешь виноват.
— Ага, Шемус, какой вы, оказывается, вредный!
— Пошел вон!
Михал удалился.
— Ну все, теперь можно будет поговорить спокойно. Я знаю, что на самом деле многие из вас умеют петь. Только не надо стесняться. Поэтому лучше петь хором. Так? Вы все знаете песню «Бей меня», у нее мелодия такая простая. Можно будет немножко изменить слова, изобразить, что все происходит в парикмахерской. Я уже придумал. Хор будет петь:
Джимми, Даф и Падди могут изобразить клиентов, а Шон и Михал будут парикмахерами…
— Шемас, лучше Михала совсем не включать. Он ведь все только испоганит.
— Ну нет, почему же, я ему постараюсь внушить, чтобы вел себя прилично.
Группа мальчиков из Дублина. Их терпение, наверное, иссякло.
— Шемас, нет, вы должны что-нибудь с ним сделать. Это так не может продолжаться. Он просто с ума сходит.
— Колум, успокойся, я сам все это вижу. Подождите, я его проучу: уже наметил План-А.
— Что-что, Шемас?
— Пока не скажу. Скоро вы сами будете иметь возможность видеть его посрамленным.
В эту минуту дверь открылась и в комнату торжественно вошел Михал. Его светлые волосы были начесаны так, что торчком стояли над головой, в руке была какая-то длинная палка, он был в темных очках и в пижаме. Но что это была за пижама! Вся она была в чернильных пятнах, а местами — неровно изрезана, изгрызена, изорвана.
— Ой, вы посмотрите на его пижаму.
— Шемус, я готов к этому спектаклю. Я буду изображать панка.
— О господи! Ну, если ты, Михал, согласен исполнять такую роль, придется мне специально для тебя написать текст. А тебе не жалко свою пижаму?
— Подумаешь, у меня их полно. Не то, что у вас!
— Нашел, чем хвастаться!