Руки блуждают по такому родному и знакомому до мельчайшей детали, телу любимого.
Павел, приподняв, усаживает меня лицом к себе. Подол трикотажное платье задирается до самой талии и в считанные секунды оно вообще покидает мое разгоряченное тело. Язык рисует дорожку от скулы по шее, ныряет в ложбинку между грудей и накрывает горошину соска. Выгибаюсь в стремлении раствориться в его ласках, заглушить сладко-тянущее чувство возбуждения сконцентрировавшегося в низу живота. Мне мало только рта.
Горячие ладони ложатся на мои ягодицы, сминая и поглаживая, тянут в сторону кружево трусиков, оголяя истекающее соками лоно. Умелый палец одной руки ловко выводит замысловатые узоры, не спеша погружается во влажные глубины моего изнывающего естества. Стон-мольба срывается с моих губ.
Ерзаю на готовом к бою, но все еще упакованном в штаны, члене, цепляясь за крепкие плечи.
Жар между ног требует немедленного заполнения.
- Ты скажешь “да”? - сквозь шум в ушах от избытка возбуждения, слышу приглушенный шепот.
- Да, - выдыхаю я, и резким вторжением он возносит меня выше облаков. В наш маленький, но только наш рай.
Прихожу в себя чувствуя холодок от ободка того самого колечка. Когда успел и где он его прятал? Мысли разбегаются, и я даже не пытаюсь их собрать воедино, мне хорошо и так надежно в его объятиях. Согласна провести в них всю оставшуюся жизнь, надеюсь длинную и очень счастливую.
Моя голова покоиться на Пашином плече, пульсирующая венка на шее так и манит провести по ней кончиком языка, не сдерживаюсь, вызывая гортанный вздох. Из разомлевшего и эйфорического состояния нас выдергивает громкий звонок Пашиного телефона, валяющегося где-то в районе расстрелянного на траве пледа. Вижу, как резко он подобрался, пересаживая меня в шезлонг и, подобрав сброшенное им же в порыве страсти платье, прикрыл мою наготу.
По кратким и четким фразам, бросаемым им абоненту, понимаю, что нашему отпуску пришел конец. Тихо встаю, натягиваю платье и собираю корзину, поесть мы так и не успели.
- Лисичка, - слышу за спиной его голос с извиняющимися нотками, - надо возвращаться.
На миг замолкает и лишь сквозь зубы выдавливает недовольно-злое: “блядь”. Из его уст нецензурная брань слышна редко, крайне редко, и если уж это прозвучало, значит и впрямь все именно так. Без лишних вопросов пакую наши вещи, пока Паша созванивается с приходящей экономкой, что бы та покормила вечером Феню.
- Бассейн в “Атланте” закрыли, по наводке какого-то анонима, пожаловавшегося, что, якобы, у нас вода ненадлежащего качества очистки и хлорирования, - объясняет мне сложившуюся ситуацию Паша, выруливая на главную автомагистраль, уносящую нас в городские будни.
- На чем? На чем, сука, он основывался, делая такие заключения? С лакмусовой бумажкой приперся? - сжимая рулевое колесо с такой силой, что побелели костяшки пальцев, гневно размышляет вслух.
Мне так хочется ему помочь, взять на себя хотя бы часть его переживаний, как там говориться: “и в горе и в радости, и в болезни и во здравии”, я согласна. Аккуратно кладу свою ладонь на его кулак, мертвой хваткой удерживающей руль, давая понять, что он не один, я рядом. Он перехватывает мою кисть, чуть сжимает ее и подносит к губам, легким поцелуем безмолвно выражает благодарность.
Так мы и едем весь путь до города: он сосредоточенный на дороге и мысленно решающий сложившуюся проблему, так и не выпуская мою ладонь, как будто якорь в пучине жесткой жизни, удерживающий его от погружения во тьму. А я, как радиоприемник, настроенный на одну с ним частоту, дышу, переживаю в такт.
- Ты надолго в клуб? - разрываю окутывающую нас тишину, вопросом.
- Не знаю, Варюш, - не отрывая взгляда от дороги, с долей сожаления говорит, въезжая в пригород, - я тебя домой отвезу и в “Атлант”, надо с техником переговорить и документы поднять со всеми справками. Михаил Иванович опять же ждет...
Не хочу сидеть дома, у меня отпуск как-никак, позвоню, Сони и прогуляемся с ней.