Открываю дверь, все никак не могу привыкнуть к космическим инновациям стального засова. Каждый раз боюсь ошибиться в наборе цифровой последовательности.
Квартира встречает гулкой тишиной и небрежно брошенной на полу прихожей, большой, дорожной сумкой. С удивлением смотрю в ее, не застегнутое нутро из которого как попало, торчат мои вещи. Все мои вещи, что потихоньку перекочевывали из моего небольшого платяного шкафа в Пашин вместительный гардероб. Мы переезжаем? Почему тогда только мои наряды сложены, пусть и небрежно? Кто их складывал и, что вообще происходит?
- Паша, - негромко окликаю в пустоту пространства, в надежде, что он все же дома.
Ответом мне служит лишь звон бутылочного стекла о край бокала и переливчатое журчание льющейся жидкости вперемешку с цоканьем кубиков льда. Пакеты из моих вмиг ослабевших рук с шумом приземляются на пол.
Нехорошее предчувствие царапает грудь и я, сглотнув подступивший к горлу ком, делаю пару шагов в сторону гостиной и замираю на пороге, пораженная представшей моему взору, картиной.
По комнате прошелся ураган, расшвырявший все предметы декора по полу. На диване, со стаканом виски в одной руке и наполовину пустой бутылкой того же напитка, сидит Паша, не обращая на меня никакого внимания.
- Что происходит? - уже вслух задаю мучающий меня вопрос.
- Пошла вон, - сквозь зубы зло выдавливает он, вгоняя меня в ступор.
Стою не в силах пошевелиться, и даже слово произнести от эмоционального посыла, вложенного им в два слова. В два самых жестких в своем словосочетании, слова.
- Пошла вон из моей квартиры и из моей жизни, - повышает голос и поднимает, наконец-то на меня свой, затянутый ненавистью нетрезвый взгляд.
- Ты пьян, - слова даются с трудом.
- Хотелось бы, но нет. Вторая бутылка, а амнезия не приходит, - его кривая улыбка пугает, - а так охота забыть тебя, за один присест.
- Я не понимаю… - я не могу уловить сути в его словах, если она там вообще есть.
- Она не понимает, - презрительно ухмыляется он, - это я не понимаю, как не разглядел в тебе цинично стерву. В обед трахалась со мной, а через несколько часов побежала к любовнику докладывать, как удачно задурила мне голову, так что я даже замуж тебя позвал.
От выдвинутых им обвинений меня накрывает волной негодования, что за бред гнездится в его голове. Мои попытки внести ясность в его алкогольное безумие, давятся в зачатке под его надменным взглядом.
- Что еще вы придумали, какую гадость мне теперь ждать?
- Объясни толком, о чем ты? Какой любовник? - Все же удается мне сформулировать гнетущие вопросы.
- Воронов, сука Воронов твой любовник или как? Я вас видел в кафе. Блядь, а я все думаю, как ему удается подловить и сделать пакость, когда меня в городе нет. А ларчик просто открывался, да Варь? Ты отвлекаешь, он гадит, опять же не своими руками. Хорошо, сука, устроился. Мразь!
- Если ты имеешь в виду Воронова Алексея Ивановича, он мне не любовник, он мой отец, и я с ним не встречалась, он сам подсел пока я Соню ждала. И никаких общих дел у меня с ним не было, нет и быть не может, - скороговоркой выдаю я пока, наполняющиеся слезами глаза не выдали моей обиды и унижения от беспочвенных обвинений.
- Что? - переходит на крик, - он твой отец? Да ты и впрямь Лисичка, лживая, хитрая лиса. Все так удачно построили, да, и дальше бы вредили, не раскрой я твоей тайны.
Он сыплет обвинения, не разбираясь в фактах, не желая принимать их, он все решил. Собрал улики и вынес обвинение, а я даже не имею право на презумпцию невиновности. Мой личный судья вынес приговор нашим отношениям и этот приговор обжалованию не подлежит. Делаю еще одну попытку достучаться, но тщетно. Его слова как острые иглы, впиваются в меня, ранят и разрушают. Разрушают все хорошее, что было между нами.
- Не желаю тебя видеть, забирай вещи и убирайся, - все с тем же несгибаемым гневом ставит точку в наших отношениях.
Не пытаясь более вразумлять и доказывать свою невиновность, тому кто, толком не разобравшись, находит самое, на его взгляд, простое решение, того, кто так легко перечеркивает все, что между нами было. Не сейчас, может позже, он сам поймет.
Поправляю вещи, в порыве гнева скиданные с сумку, закрываю молнию, подхватываю ее и пакет с покупками. Сквозь пелену непролитых слез иду на выход. Дверь с электронным писком закрывается за моей спиной, отсекая как гильотина, кусок моей души, разрывая сердце на кусочки.