Уезжать от неё не хотелось. Если бы она, помимо подарка, приняла и моё приглашение на ужин, то вечер завершился бы намного лучше. Но увы. Мне предстояло поужинать в гордом одиночестве. От этой мысли во мне закипело раздражение, а внутри пробудился утробный голод. Не тот, что можно утолить обычной пищей. А другой. Он сжал моё нутро с такой силой, что рука, державшая руль, скользнула вниз и чуть не увела машину на соседнюю линию. Раньше таких сильных приступов у меня не случалось. Пожалуй, ждать до утра было бы опрометчиво. Придётся заехать в офис сегодня.
Но это даже хорошо. Почти все сотрудники уже разошлись по домам. Меня никто не прервёт и не попытается остановить по пути, требуя срочную подпись. Я смогу провести там достаточно времени, чтобы насытиться. А сегодня я отчётливо чувствовал, что времени понадобится больше обычного.
Офисное здание встретило меня беспорядочно горящими окнами. Поскольку я знал распределение отделов по этажам, мог с ходу сказать, у кого в последнее время нагрузка снизилась. А кто перерабатывал. И конечно же, выбитая из колеи провалом последнего приложения, сегодня в ночную оставалась команда маркетинга.
«Нужно выписать им премию за самоотверженность», – подумалось, когда проходил через турникет. Охранник проводил меня ленивым взглядом и даже не встал, чтобы провести по мне металлоискателем. А если бы это был не я? Что, если бы кто-то другой надел мою личину?
Конечно, этому ленивому бедолаге подобное даже не приходило в голову. И мне не должно бы. Но эти мысли в последнее время так и одолевали. Существовал ли на свете кто-нибудь, способный менять лица?
Ещё несколько лет назад я посмеялся бы над этим вопросом. Но не теперь. Грани реального размылись и стали несущественными. Всё, даже самое абсурдное, теперь казалось возможным.
Нужно сказать охране, чтобы впредь проверяла и меня тоже.
«А будет ли толк?» – подумалось опять. Если кто-то способен менять лица, то способен ли он внушать охране какие-то мысли?
Если я, например, мог управлять эмоциями людей, то кто-то другой вполне мог бы внушать им мысли. От подобных рассуждений внезапно разболелась голова. И эта головная боль лишь усугублялась растущим голодом. Да что со мной не так сегодня?
Я свернул в коридор для персонала с особым уровнем доступа и взглянул на камеру, считывающую сетчатку глаза. Потом приложил ладонь для сверки отпечатков, и бронированная дверь бесшумно отъехала в сторону. Чистота, ровный свет ламп и отсутствие звуков. Я находился здесь, как и положено в это время, один. Подошёл к лифту и нажал на кнопку. Он ожидаемо открыл двери сразу же.
«Минус третий», – приказал голосовому помощнику и в который раз подумал, что для надёжности нужно установить здесь нейросчитывание. Может, хоть такую аппаратуру невозможно будет обхитрить? Она прозорливей человеческих или даже электрических глаз и ушей.
Лифт двигался настолько плавно, что, казалось, всего лишь закрыл и открыл двери на одном и том же этаже. И если бы не дополнительный контроль доступа и приятное покалывание в моих пальцах от грядущего насыщения, даже я мог перепутать.
Но это был точно минус третий.
Голод, ощущая близость источника энергии, скрутил меня сильнее. Так, что захотелось взвыть. Это чувство отчаяния напугало.
«Напугало меня?» – усмехнулся абсурдности. Но если всмотреться, вслушаться в собственное состояние, то да, я был им напуган. Сегодняшний день какой-то не такой. Или не день, а я. Вот в ком крылась проблема.
5.2
Очередные раздвижные двери, убедившись, что у меня есть доступ, наконец, открыли проход к святая святых – хронографу. Устройству, созданному мной несколько лет назад из сущего любопытства. Мне нравилось чувство совершенствования. Ощущение роста. И я хотел, чтобы за моим успехом можно было наблюдать вживую. Каждый день, каждую секунду. Мне нужно было визуальное подтверждение, и я его создал себе на радость и беду. Теперь, даже если захотел, не смог бы без этого зрелища. Оно стало для меня зависимостью. И пищей.
В комнате пахло особой чистотой, хотя уборщицам входить в это помещение было запрещено даже в сопровождении моей самой верной охраны. Здесь, вопреки логике мироздания, всегда было чисто. И пахло так, будто ночью была гроза, а на утро солнце поднялось над ещё мокрой травой. Свежесть и электричество.