«Неужели придётся сдаться?» – от одной мысли стало тошно.
Ради того, чтобы поквитаться с ним я оставила позади и спокойную жизнь, и родной город, и друга, которого, может, уже не спасти. Из-за таких, как этот Молохов, мир веками топчется на месте. Потому что самое главное – самое важное и бесценное – человеческая жизнь и время – продаётся ими и покупается. Иногда за гроши.
Он разрушил жизнь моего близкого человека, ничего за это не заплатив. И наверняка даже не заметив. А ведь они друг друга достойны – этот город и Молохов. И тот и другой закусывают мелкими мушками, такими, как я или мой друг Ваня. Глотают нас не жуя.
«Ну, ничего. Я стану первой мухой, которой ты поперхнёшься», – пообещала ему мысленно и краем глаза заметила силуэт, следовавший за мной. Поначалу подумала, что это Молохов послал за мной погоню, но было в этом силуэте нечто знакомое. Нет, не Молохов, а мой отец, вот кто на этот раз решил доставить мне проблем.
Папа… Любимый папа, которого вечно не было рядом. Зато его сторожевые псы не спускали с меня глаз. Чего мне стоило уходить от этой погони, только небесам известно. Эти псы уже разнюхали, где я живу, и стерегли мой подъезд денно и нощно. И если я шла куда-то, то непременно следовали за мной и пытались помешать.
– Приказ вашего отца, – твердили в ответ на все возмущения. Мой отец и правда любил приказывать. И трясся за меня, будто я была хрупкой вазой династии Цинь. Но если так волновался, то помог бы мне и Ване и решил эту проблему сам.
Хотя он, конечно, обещал так и сделать. Но время шло и Ване становилось хуже. А Молохов как творил свои беззакония, так и творил.
«Беззакония», – усмехнулась самой себе. – «В том и проблема, что законов он не нарушал. По крайней мере, на первый взгляд».
За это я и зацепилась. Пыталась нащупать второе дно. Теневую бухгалтерию, незаконную деятельность, которую он тщательно скрывал. Должны же быть хоть какие-то рычаги. Хоть какой-то способ найти на него управу. Прикрыть его чёртову контору, через которую он, словно щупальцами, впивался в умы людей. Высасывал их и оставлял пустую оболочку.
«Не пустую», – возразила себе, боясь, что это оговорка окажется правдивой. – «Ваню ещё можно вернуть. Как и всех остальных. Они не останутся зомбированными овощами, какими их сделал Молохов».
И ведь этот гад живёт своей беспечной жизнью, наслаждается роскошью и не боится, что его настигнет возмездие.
«Да какое возмездие, если всё, что он делает, законно?» – спросила у себя в который раз. Но приехала я сюда, как раз чтобы это возмездие свершилось. А папа… он переживёт, если его дочь ввяжется ещё в одну маленькую авантюру. Главное, чтобы его сторожевых псов возле моего подъезда не стало больше, чем есть уже сейчас.
Домой я добралась уставшая и злая. Крохотная съёмная студия встретила меня запахом сырости и старого ремонта. И пустым холодильником, который кроме меня наполнить было некому. И особо не на что.
Смешно. Я всю жизнь жила и ни в чём себе не отказывала. А теперь вынуждена была дышать плесенью и ужинать мечтами о мести. Ещё и мобильник отняли.
– Отняли? Вот ещё! Завтра же пойду к нему и потребую вернуть. А если не послушает, тем лучше. Подам заявление о краже. Вот в газетах заголовки получатся весёлые. Игнат Молохов, один из богатейших бизнесменов столицы, украл у девушки старый мобильник.
Захлопнув дверь пустого холодильника, я приложила ладонь к урчащему от голода животу. За продуктами идти не хотелось совершенно, а готовить тем более.
Вернулась в коридор, приоткрыла входную дверь и выглянула в подъезд. И конечно, за дверью уже дежурил отцовский бугай. Соседи даже жаловались на меня хозяину и требовали выселить. Мол, вожу сюда всяких бандитов.
– Ну чего ты опять здесь стоишь? Дежурь хотя бы внизу, – взвыла я. – А лучше сходи в магазин и купи мне бэпэшку, а?
– Чего? – переспросил он.
– Лапшу заварную мне купи. Не позволишь же ты дочери босса умереть от голода?
– Велено денег вам не давать, – отрапортовал бугаина.
– А я что денег у тебя прошу? Лапши, говорю, купи мне, жмот, – сунула ему в руку помятую купюру. – И побыстрее, а то я почти уже в обмороке, – приложила тыльную сторону ладони ко лбу, готовясь изобразить припадок.