друг другу записки? И с каких это пор
ты называешь её Кэсси, а не «мисс Гринберг»?
Фредерик: Я называю её Кэсси, потому
что она попросила. И да, мы
оставляем друг другу записки — мы ведь
соседи по квартире. Ну… были.
Реджинальд: Вы ещё и переписываетесь?
Фредерик: Иногда.
Реджинальд: Но ты ненавидишь переписку!
Фредерик: Это правда.
Реджинальд: Ты мне вообще никогда
не отвечаешь, если у тебя не
случился кризис.
Фредерик: Да. Но ты — козёл.
Реджинальд: Как часто вы с
Кэсси переписываетесь?
Фредерик: Я не считаю. Обычно мы
общаемся с помощью записок, которые
оставляем на кухонном столе. Так
мне не нужно пользоваться этим
адским устройством. Иногда она рисует картинки
в записках. Они прекрасны. У неё настоящий
талант. Вообще, она во многом хороша.
Реджинальд: Не может быть.
Фредерик: А чему ты не веришь?
Реджинальд: Ты влюблён в неё.
Фредерик: Извращенец! Как ты смеешь?!
Реджинальд: ЧТООО??? О, нет, лол.
«Ты влюблён в неё» — это просто
современное выражение. Оно значит,
что ты к ней неравнодушен, романтически.
Фредерик: А. Понял. Но ты всё
равно ошибаешься.
Реджинальд: Конечно, лол. Слушай,
сколько лет я тебя знаю?
Фредерик: Боюсь даже вспоминать.
Реджинальд: Ты когда-нибудь разговаривал
с женщиной чаще раза в месяц?
Фредерик: Нет. Но я и не жил
раньше с женщиной.
Реджинальд: И что ты чувствуешь,
когда представляешь, что Кэсси
больше не живёт с тобой?
Фредерик: Когда думаю, что Кэсси
может не вернуться, мне становится
грустно. Просыпаться вечером больше
не радует, зная, что я не увижу её лицо.
Реджинальд: Ну вот.
Значит, ты влюбился.
Фредерик: Абсолютно нет. Я НЕ «влюблён».
Мне просто нравятся её рисунки.
И всё, что с ней связано.
Реджинальд: Ох, это будет интересно.
Сэм жил в районе, популярном среди молодых специалистов — тех, кто заводил крошечных породистых собачек и работал по шестьдесят часов в неделю где-нибудь в Лупе. Каждый раз, когда я навещала Сэма и Скотта в их коричневом двухэтажном таунхаусе, меня охватывало ощущение, что я — вопиющее фиаско по всем фронтам своей жизни. А остаться у них после бегства из квартиры Фредерика было пиком неловкости.
Во-первых, делить одну маленькую ванную с двумя мужчинами — даже такими чистоплотными и аккуратными, как Сэм и Скотт, — было далеко не идеальным сценарием. Утром у меня катастрофически не хватало времени наедине с собой, а ещё, так как они были куда волосатее меня, слив в ванной был на двадцать пять процентов противнее, чем это вообще допустимо.
Во-вторых, их кошки — Софи и Муни — хоть и были очаровашками, но обожали прогуливаться по мне по ночам, пока я пыталась уснуть на диване в гостиной.
А в-третьих, Сэм и Скотт были молодожёнами во всех смыслах этого слова. Стены у них, увы, тонкие. Сэм — громкий. А диван в гостиной обеспечивал мне места в первом ряду на их ночные «секс-марафоны» — наказание, которое никому не по силам. Тем более мне — лучшей подруге Сэма с шестого класса.
Как бы ни было плохо жить с вампиром, который скрывал, что он вампир, два дня в квартире новобрачных, возможно, были даже хуже.
— Доброе утро, — сказал Сэм, зевая и выходя из спальни. На его шее красовался огромный фиолетовый засос, и я была почти уверена, что слышала весь процесс его появления прошлой ночью. Господи, как же я хотела этого не слышать.
— Утро, — пробормотала я, сбрасывая плед и потирая глаза.
Я была вымотана. После всех этих стонов из соседней комнаты, белого мягкого меха Муни, осевшего на моей подушке, и комковатого дивана сон ускользал от меня уже вторую ночь подряд. Но я не хотела, чтобы Сэм об этом знал. Да, в плане удобств тут многое оставляло желать лучшего, но он со Скоттом всё равно сделали для меня большое одолжение. И никто из них не задал ни одного наводящего вопроса о том, почему я вообще здесь, когда я появилась на пороге два дня назад. За это я была им очень благодарна.