Это было хорошо.
А ещё это был знак: пора выходить из машины.
— Спасибо, — сказала я водителю Uber. Руки дрожали так сильно, что я едва справилась с дверцей. За сорок пять минут, что прошли с тех пор, как я выехала из квартиры Фредерика, ночь заметно похолодала. Или, может, здесь, западнее озера, всегда на пару градусов холоднее. Я потуже запахнула пальто — и от холода, и в надежде унять бешено колотящееся сердце.
Мы с Реджинальдом договорились, что первой говорить буду я. Видео ясно показывало: один из вампиров в доме участвовал в заговоре. Если остальные узнают, что этот самый вампир пришёл вместе со мной, всё может пойти наперекосяк и поставить под угрозу и Фредерика, и его самого. План был такой: он держится вне поля зрения и в воздухе, пока всё идёт гладко, и вмешивается только в случае крайней необходимости.
Я снова подняла глаза на него, подходя к дому. Он кивнул мне ободряюще. Живот свело узлом, а голос в голове орал всё громче: беги, беги, убирайся отсюда.
Но Фредерик нуждался во мне.
Так что я продолжала идти вперёд, пока наконец не оказалась у двери. Я уже подняла руку, собираясь постучать, когда кто-то очень громко и нарочно прочистил горло метрах в полутора от меня.
— Простите, — сказал он. — Вы знаете этих людей?
Мужчина выглядел лет на пятьдесят. Губы опущены в неодобрительной гримасе. На нём было зимнее пальто, тёмные флисовые пижамные штаны и красная шерстяная шапка с варежками в тон.
Из всех сценариев, что мы с Реджинальдом прокручивали последние сутки, ни один не предусматривал вариант с любопытным соседом. Похоже, мы просчитались.
— Я… я их не знаю, — запнулась я. — То есть, я знаю, кто они. Но лично — нет. Если вы понимаете, о чём я.
— Хм. — Его гримаса превратилась в откровенный оскал. — Полагаю, вы пришли за наркотиками.
Мои глаза расширились.
— Простите, что?
Он указал на окна. И только тут я заметила, что они все заклеены тёмным пластиком.
— Они полностью закрыли окна, никогда не выходят днём, а ночью туда-сюда шастает подозрительная публика, — перечислял он, загибая длинные пальцы. — Не знаю, откуда вы, но у нас такое поведение указывает только на одно.
Я застыла, ожидая, что он сам это озвучит. Но, когда он лишь самодовольно уставился на меня, рискнула:
— Э… наркотики?
— Наркотики, — подтвердил он.
— Я ничего об этом не знаю, — поспешно сказала я, судорожно придумывая объяснение, почему вообще стою у этой двери. — Я просто… я здесь из-за их интернет-счёта.
Я даже не посмотрела на Реджинальда, но знала: сейчас он закатил глаза так сильно, что они почти выпали.
Невероятно, но мужчина, похоже, принял это объяснение.
— Не удивлюсь, если такие, как они, не платят по счетам, — проворчал он.
— Именно! — выкрикнула я и попыталась рассмеяться. Получился жалкий всхлип.
Он похлопал меня по плечу, подмигнул (и это, пожалуй, было самым жутким за весь день) и сказал:
— Держитесь, дорогуша.
Когда он наконец вернулся в свой собственный бежево-белый дом, я закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов. Нужно было собраться. Я ещё даже не начала, а уже чувствовала, что готова взорваться от напряжения.
Я взглянула на Реджинальда. Он кивнул и показал два больших пальца вверх.
Время пришло.
— Ну, понеслась, — пробормотала я себе под нос и постучала в дверь.
Часть меня надеялась, что дверь откроет Фредерик. Но когда она распахнулась, я нисколько не удивилась, увидев на пороге миссис Фицвильям — бледную, без макияжа, с напряжённым лицом.
Она не пригласила меня войти и сразу перешла к делу.
— Ты принесла это? — пронзительно спросила она, положив одну руку на бедро, а другой обмахивая лицо, будто холодный ночной воздух, пробивавшийся сквозь моё зимнее пальто, был для неё слишком тёплым.
Стоя там, я невольно задумалась: могла ли Эдвина Фицвильям быть другой до того, как стала вампиршей? Была ли она доброй, заботливой матерью для Фредерика, когда он был ребёнком? Я надеялась на это. Мне не хотелось думать, что маленький Фредерик рос в доме с такой женщиной.
Я коснулась переднего кармана джинсов, где прятала телефон всю дорогу на Uber.
— Да.
— Покажи.
Я достала телефон, открыла приложение и включила видео.
— Вот.
Из динамика раздался мой собственный голос. Он звучал слишком звонко, слишком отчётливо. Я жестикулировала, держа в каждой руке по пакету донорской крови, и выглядела нелепо — особенно сейчас, здесь, перед самой той, на кого собиралась этим давить. Мне хотелось съёжиться и исчезнуть.