Вчера я был у господина педагога и очень сожалею, что побеспокоил его, оторвав от дел, которые, как он сам сообщил, касаются проблем воспитания детей.
Он предложил мне сесть, но не успел я опуститься на стул, как тотчас же вскочил со страшным криком, ощупывая себя весьма непристойно перед лицом господина педагога.
– Ай, ай, ай, – убитым голосом пролепетал педагог и тоже начал меня ощупывать. – Простите, тысячу раз простите! Это все мой старший, такой озорник! Вот видите, вставил иголку в стул… Он это часто практикует. Вы уж простите…
– И вы часто имеете возможность наблюдать, как ваши гости вскакивают со стула? – с некоторым ехидством спросил я. Но так как я был не обычный гость, а проситель, я быстро успокоился и сел.
Только я приступил к первому вопросу, как вдруг верхняя половина стеклянной двери, ведущей в соседнюю комнату, со звоном рассыпалась, и к моим ногам упала домашняя туфля.
– Живко, – вскричал господин педагог, – что же ты делаешь, черт побери!
Сквозь разбитое стекло просунулась милая детская головка и сказала:
Я стреляю в маму, потому что она не дает мне ключ от буфета.
– Ай, ай, ай! Как тебе не стыдно! Разве ты не видишь, что у меня гости?!
Дитя весело взглянуло на меня и вдруг состроило такую отвратительную гримасу, будто это я не дал ключ от буфета.
Наконец, господин педагог глубоко задумался и начал читать мне обстоятельную лекцию о том, как мне надлежит воспитывать ребенка и что следует читать по данному вопросу, причем он особенно настойчиво рекомендовал свои труды, убеждая меня, что я сам виноват во всех прегрешениях своего сына. Сунув сухие костлявые руки в косматые волосы, великий педагог патетическим тоном повторил слово в слово девиз с обложки своего капитального труда: «Ошибки детей суть ошибки родителей!»
Но в это время на улице послышалась дробь детского барабана, и перед окном кабинета промаршировало больше пяти десятков мальчишек, построенных как солдаты. Командовал отрядом старший сын великого педагога, впереди несли знамя из красного ситца (Именно в этот момент господин педагог заметил, что на окне не хватает одной занавески.) Каждый солдат нес на плече палку, а на голове у каждого красовалась бумажная треуголка.
Великий педагог посмотрел в окно; сначала он смотрел спокойно, но затем стал белым как полотно и дрожащими руками открыл ящик своего письменного стола. Увидев, что ящик пуст, он в ужасе всплеснул руками:
– Ах, сударь, ой, ой, ой!
– Да скажите же, ради бога, что случилось? – спросил я.
– Все пропало, господи боже мой, все пропало! – причитал великий педагог. – Шесть месяцев подряд днем и ночью я писал четвертую часть капитального труда «Семья как воспитатель ребенка». Десять дней тому назад я, наконец, закончил его. Подумайте, всего десять дней назад…
– Это очень хорошо, но я не понимаю, почему ж вы…
– Да разве вы не видите эти шапки? Это же мой старший взял рукопись из ящика и сделал из нее шапки для своего войска…
Есть люди вредные, я сам принадлежу к их числу, и им в такую минуту бывает смешно. Меня это интервью полностью удовлетворило, ведь мой сын – не сын великого педагога. И хоть я не засмеялся, но все же не мог не заметить:
– Мне кажется, господин профессор, что ваш старший сын очень способный ребенок. В будущем он, вероятно, станет хорошим и строгим критиком и, самое главное, будет противником теорий, из которых, как видно, он уже сейчас клеит шапки.
– Что поделаешь! – вздохнул великий педагог. – Вы ведь знаете – сапожник всегда ходит без сапог.
После этих слов я простился с ними и пошел домой, размышляя о том, какая это все же утешительная пословица: «Сапожник всегда ходит без сапог».
Дома мне сообщили радостную новость: мой сын спасен.
Оказывается, он упал в колодец, хотя и не должен был туда упасть. Говорять, он хотел столкнуть в колодец одного из своих приятелей, но поскользнулся и упал в него сам.
Ну раз спасен, слава богу! Впредь будет осторожнее и прежде чем кого-нибудь толкнуть в колодец, постарается сделать так, чтоб самому туда не попасть.