Ещё сто лет назад на Цварге не было понятия расторжения брака, но впервые оно появилось после скандального случая развода некоего эмиссара высшего звена Службы Безопасности Фабриса Робера и чистокровной цваргини Лейлы Виланты. Последняя, оказывается, на момент развода имела трёх детей от совершенно другого мужчины иной расы[1]! Оказывается, сам Фабрис покрывал настоящий брак своей первый жены с вождём племени на планете Ларк. После того случая АУЦ стал охотнее выдавать бумаги о расторжении брака при условии желания обоих супругов.
А спустя семь лет на планете произошел ещё один громкий развод, но уже по желанию исключительно цваргини. Некоторые мужчины, понимая, что на Цварге не смогут найти себе ещё одной жены, и не желая отпускать текущую, утверждали, что имеют привязку к супруге и жить без неё не могут. В прямом и переносном смысле этих слов. Первым усомнившимся в искренности слов супруга — Мориса Мэрриша — стал учёный-генетик Себастьян Касс — ныне муж Орианн Мэрриш[2]. Он умудрился доказать тот факт, что Морис грязно использовал привилегии цваргов с привязкой, при этом не имея оной.
Как бы то ни было, Яранель сейчас лежал в палате Планетарной Лаборатории, и день ото дня ему становилось всё хуже. Наша общая фамилия и здесь сыграла злую шутку. На вторую неделю добровольного заключения в клинике секретарь и вовсе стал общаться со мной сухо и жёстко, по-мужски сочувствуя Яру с его «стервой-женой». И смех, и грех, как говорится…
«Когда мы поженимся, это станет ещё одним скандалом», — думала я, но затем вспоминала объятия Яранеля, и всё отходило на второй план. Какая разница, что скажут другие? Главное, что мы будем вместе.
***
Коридор казался бесконечным. Полированная плитка под ногами отражала приглушённый свет ламп, а тишина звенела в ушах громче, чем любые слова. Я топталась на месте, нервно сцепив руки перед собой, то и дело поглядывая на тусклый красный свет над дверью палаты. Рядом мама Лана теребила в руках клатч. Она, как всегда, выглядела безупречно, но побледневший цвет лица выдавал тревогу. Арно Рошфор молчал, мрачно глядя на дверь.
Сегодня утром нам позвонили из Планетарной Лаборатории и сказали коротко «приезжайте», отказываясь давать какую-либо информацию по состоянию Яранеля.
Каждая минута длилась словно пытка. С момента звонка моё сердце колотилось, рискуя пробить грудную клетку. Внезапно красная лампочка над дверью сменилась зелёной, и я, не раздумывая ни секунды, вихрем ворвалась внутрь.
На узкой койке под голубым светом медицинских приборов лежал Яранель. Многочисленные цветные проводочки тянулись от его тела к огромному аппарату со множеством экранов, а к левой руке была подключена капельница с салатовой жидкостью. Яр выглядел уставшим, красивые высокие скулы болезненно заострились, а под глазами залегли глубокие тени. Даже золото на его резонаторах как будто потускнело, потеряв прежний блеск. Никогда не видела его таким. Но стоило мне появиться в палате, как на измученном лице мужчины проступила улыбка. Настоящая, тёплая, как солнечный луч в самый холодный день.
— Яр… — только и смогла прошептать я, чувствуя, как глаза наполняются слезами. — Ты живой!
Он попытался приподняться, но я уже подскочила к нему, склонилась над кроватью и обняла так крепко, как только хватало сил. Тёплые ладони легли мне на плечи, и в этих прикосновениях не было ни капли слабости. Только уверенность.
— Ну конечно живой. А были варианты? — надсадно спросил он, но в голосе прозвучало столько нежности, что слёзы водопадом покатились у меня по щекам.
— Дурак! Эта проверка на привязку так опасна! Я прочитала о ней всё-всё в инфосети. Оказывается, без объекта привязки цварг за три недели может умереть! — выдохнула я, прижимаясь к нему. — Ты мне нужен, Яр. Всегда был нужен. Как ты только решился на это?!
— Я просто хотел, чтобы ты была со мной.
— Я бы и так была!
Неожиданно позади кто-то деликатно кашлянул, привлекая наше внимание. Я обернулась. Пожилой цварг в белоснежном халате с планшетом в руках выглядел строго, но его взгляд был очень тёплым.