А как попадешь, кто тебя возьмет и научит? Хорошо, если есть родные, отец или дядя, а как нет? Тогда надо просить чужих, а они даром не научат, им угождай да угождай, водку покупай…
Один раз, в марте, — это было уже года два спустя после того, как мы с Легким пробовали стать заводскими рабочими, — на дворе была такая слякоть, мокрый снег и дождь так развезли дорогу, что идти в лес пилить дрова не было никакой возможности. И мы с отцом сидели дома и плели лапти. Отец мой не любил плести лапти, но не бездельничать же целый день! И он ковырял свайкой, сидя на конике.
И вдруг Легкий тут как тут. Он как знал, что мы дома.
— А, Легкий! — усмехнулся отец. Он всегда полунасмешливо и в то же время ласково относился к моему другу. — Мое вам почтение… Как живем-можем?
— Ничего, помаленечку, — отвечает Легкий.
Вот удивительное дело: отца не только мы, а и все соседские ребятишки как огня боялись, а вот Легкий не боялся его, на шутку отца всегда отвечал шуткой.
— А мы тут без тебя соскучились, я уже хотел было за тобой Федю посылать, — продолжает шутить отец.
— Зачем посылать? Я и сам пришел. Я знал, что вы тут без меня от скуки скисли.
— Гм… знал? — усмехается отец. — Как же это ты знал, хотел бы я понять.
— А очень просто, — отвечает Легкий. — Засосало у меня что-то под ложечкой, ну, думаю, значит, дядя Егор с Федей по мне затосковали, не миновать мне навестить их. Ну, я зипунишко на плечи — и к вам!
— Раз у тебя под ложечкой засосало, выходит, и ты по нас скучал?
— Вроде как бы и так, маленько было и это, — соглашается Легкий и усаживается на лавку рядом со мною.
— Ах, Легкий, Легкий, разбойник ты, разбойник, не носить тебе своей головы, — шутит отец.
— Пока держится, а там видно будет, — говорит Легкий.
Он смотрит, как я плету лапоть, и говорит:
— Не люблю я лапти плести, хоть ты убей меня! Паршивая обувь! Воду пропускает, носится недолго.
— А что ж ты любишь? Сапоги шить, как твой дядя Тихонок? — спрашивает отец.
— Ну, сапоги бы я еще шил, только не такие, как дядя Тихонок. Дядя сапожник-то аховый. А уж если быть сапожником, то надо быть качественным.
— Вот это ты верно сказал, — смеется отец. — Это ты прямо в точку попал — сапожник ваш Тихонок никудышный.
Удивительное дело: я вот и книг много читал, а не могу так разговаривать со взрослыми, как Легкий. И как он умеет так? И не боится никого. Как равный с равными.
— Легкий, что же ты будешь делать нынче летом? — спрашивает отец. — Ведь теперь вы уже не богачи, теперь тебе надо помогать отцу семью кормить, болты болтать не приходится. Да и не маленький ты уже стал: наверно, пятнадцатый пошел?
Да, Изарковы разделились и сразу поравнялись со всеми. Вместо четырех коней у каждого брата только по одной лошади стало. И хаты поделили — Тихонку горницу, а отцу Легкого жилую, старую пристройку.
Бабку Кытичку богомольный Тихонок не взял к себе, она живет с отцом Легкого. У Тихонка-то, говорят, деньжонок припасено, а вот у Павлика, отца Легкого, ничего в запасе нет, он теперь должен жить, как и все в нашей деревне, — что с плеч, то в печь, как говорится.
— Чем-нибудь займемся, сложа руки сидеть не будем, — говорит Легкий.
— Нешто опять с моим Федей на Ивотский завод подадитесь? Больно там работенка хорошая, да и заработки что надо, — усмехается отец.
— Ну нет, работай ты сам на Ивотском заводе. А с нас хватит и того, что мы поработали.
— Я и на Ивотском буду работать, только по своей части, по каменщицкой. Но нынче с весны я пойду в Бытошь — там на стекольном заводе ставят новые корпуса, нужны каменщики. Хочешь со мной в каменщики идти?
— С удовольствием, если возьмешь меня и Федю своего, — отвечает Легкий.
— Ну, Федю я не возьму, ему и дома дел много по хозяйству, а вот тебя, пожалуй, возьму. Надо же тебя к какому-то делу приучать.
— Ну что ж, приучи, я тебе за это спасибо скажу.
Я думал, что это только шутливый разговор у них, дескать, болтают от нечего делать.
Каково же было мое удивление, когда весной отец нанялся в Бытошь к подрядчику строить новые корпуса и взял с собою Легкого! Ведь обычно к отцу в пару многие взрослые просятся, у него есть чему поучиться. А он берет только самых подходящих для себя. Легкий же не просился, а отец сам его позвал. Я и удивился и огорчился, мне тоже хотелось быть каменщиком.
Я начал выговаривать отцу:
— Чужих берешь, а своего не хочешь.
— Подожди, дай срок, возьму и тебя, — ответил мне отец. — Вот осенью, когда пойду печки класть, возьму и тебя. А пока тебе дома надо быть, матери помогать.
Осенью… Но мне хотелось пойти теперь вместе с Легким.
Правда, после выяснилось, что Легкого отец не в пару к себе взял — Вася еще мал был, но все же он его уже определил на работу.
Легкий и мой отец приходили домой каждое воскресенье, Бытошь от нас всего в семи верстах. И Легкий такое мне рассказывал, что просто дух захватывало.
— Понимаешь, товарищ, — говорил он мне, — это совсем не то, что было на Ивотском. Правда, работенка тут потрудней бывает, чем на заводе, — я гарцую цемент, подношу кирпичи, воду, — но зато какие харчи? На завтрак каждому — будь ты большой или маленький — дают по целой селедке. Мне они уже и надоедать начали. И чай с баранками. Чаю пей сколько хочешь! В обед щи с солониной и каша гречневая или пшенная с подсолнечным маслом. Солонина иной раз бывает и с душком, неважнецкая, но мы тогда кладем в щи побольше перчику, оно и ничего, сходит и такая. А в ужин опять щи и каша, чай, но солонины не бывает, ее мы всю съедаем в обед. Самое же главное — очень весело у нас в казарме после работы. Если бы ты посмотрел, какие там чудаки есть, послушал бы, какие смешные истории они рассказывают! Сдохнуть можно со смеху… Нет, ты обязательно просись у своего тятьки, чтобы он и тебя взял в каменщики. Если не насовсем, то хоть на недельку. Он это может сделать, ему стоит только сказать десятнику, и все! Твоего отца и десятник и даже сам подрядчик уважают. Как-никак, а он первый из первых там, его куда хошь поставь — он сделает. Просись, говорю! И мне с тобой веселей будет, а то я по тебе иной раз так скучаю. Вот, думаю, Федю бы сюда!
— Легкий, — говорю я, — мне проситься у отца бесполезно. Раз он сказал, что до осени не возьмет, то уж точка. Я его хорошо знаю.
— Ах, черт побери! А мне так хочется, чтоб ты поработал со мною в каменщиках… Ну ладно, попробую-ка я сам поговорить с ним. Не все же ты должен дома возле матери сидеть.
— Я не сижу, работы и тут хватает.
— Знаю, во работа работе рознь. Нет, я все же потолкую с ним о тебе.
— Попробуй, только вряд ли что из этого получится.
— Посмотрим. Попытка — не пытка.
…Я не знаю, что Легкий говорил моему отцу, как он ему доказывал, что меня тоже надо взять в Бытошь, а только однажды отец, придя домой, сказал матери:
— А знаешь, что я думаю, баба… Не взять ли мне и Федю в Бытошь? Ты как тут? Справишься одна?
Мать знала, как мне хотелось пойти в каменщики, и, хотя я ей дома нужен был, решила отпустить.
— Ну что ж, бери, — говорит она отцу. — Я тут теперь как-нибудь одна управлюсь, главные-то работы — сенокос и жатва — закончились. Да и Ольга подросла, боронить озимые она сумеет, пахать же все равно сама буду.
Я чуть не заплясал от радости. Я никак не мог дождаться понедельника, чтобы утром вместе с отцом, Легким и другими нашими мужиками зашагать впервые в жизни не куда-нибудь, а в каменщики! Ведь каменщики — не дроворубы, они в своем деле такие же мастера, как распущики и выдувальщики халяв на стекольном заводе, и зарабатывают они в месяц почти столько же.
А работа каменщика интересней, чем работа распущика или мастера-выдувальщика. Те всегда на одном месте работают, а каменщик в разных городах, деревнях и поселках, он за всю свою жизнь немало свету и людей повидает. Правда, я не сразу стану настоящим каменщиком, буду только подсобным рабочим, но ведь и все начинают с этого. А самое главное — я опять буду вместе с Легким…