Предмет покатился к ее ногам. Блестящее красное яблоко.
– Дай мне знать, когда будешь готова – просто укуси, – со свистом черные крылья вырвались из его спины, и он исчез.
Мариэль глубоко вздохнула. Слава Богу. Сейчас она в безопасности. А Коннор? Она подбежала к нему.
Он был по-прежнему лежал на спине. Бедняга, должно быть, сильно ударился о землю.
Задохнувшись, она споткнулась и остановилась. Боже мой! Взрыв воздуха поднял его килт до самой груди.
– О, – выдохнула она.
Она никогда не видела, чтобы ангел выглядел так. Если подумать, она никогда не видела, чтобы человек выглядел так. Как Избавительница, она видела определенные части обнаженных человеческих тел, но они, как правило, были старыми, больными или ранеными. И обычно они были серыми, сморщенными и мертвыми.
Она подошла ближе. Определенно не серый. Скорее розовый и здоровый. И уж точно не сморщенный. Даже волосы у него было интересные. Рыжие и кудрявые, они выглядели очень мягкими и... осязаемыми.
Она наклонила голову, поражаясь его размерам и структуре. Все это было так...в открытую. Вульгарно. Мужественно.
Агрессивное намерение этой конструкции было настолько очевидно, что она инстинктивно отреагировала и сжала бедра вместе. Это было... любопытно. До странности приятно. Дрожь пробежала по ее рукам, но она не думала, что это вызвано холодом. Она чувствовала себя странно... теплой.
Коннор застонал, и она резко пришла в себя. Боже мой, он лежит, возможно, раненый, а она даже не проверила его травмы.
Его глаза открылись, и он моргнул, глядя на нее.
Она присела рядом с ним на корточки.
– С тобой все в порядке?
– Демон ушел? – он попытался сесть.
– Да, теперь мы в безопасности.
– О, хорошо, – он упал на спину и со стоном потер голову.
– Ты не ранен?
– Голова болит, – пробормотал он. – Сильный удар... – его глаза расширились. – Это ведь ты швырнула меня в чертово дерево? Когда Зак напал на тебя?
– Я пыталась защититься. Тебя задело?
– Да, – он приподнялся на локте. – Как долго я был в отключке?
– А... несколько минут.
Он оглядел себя, затем резко сел и рывком спустил килт до колен.
– Черт.
Он бросил на нее свирепый взгляд.
Она вскочила на ноги.
– Я... прошу прощения, – ее щеки потеплели. – Прошу, не беспокойся. Это... мелочь.
– Мелочь?
– Да. Несущественно.
– Несущественно? – он приподнял бровь. – Тебе нужно еще раз взглянуть?
– Ради бога, я не имею в виду твой размер. Бог знает, что у тебя определенно... – ее щеки запылали жарче, и, казалось, он наслаждался ее дискомфортом. Она чопорно отвернулась. – По правде говоря, я почти ничего не заметила.
Как только эти слова вырвались из нее, она застыла в шоке. Что же она делает? Никогда прежде за всю свою жизнь она не произносила ни слова лжи.
Ее взгляд упал на яблоко, которое Дэрафер бросил на траву. Напоминание о том, что чем дольше она останется на Земле, тем более человечной станет. Тем более она будет восприимчива к греху. Или к сокрытию правды. Вранью.
Или чувству вожделения.
Боже правый! Она никогда не вернется на небеса, если впадет в грех.
– Мариэль? – тихо спросил Коннор, и от его голоса у нее по спине пробежала дрожь.
Она бросилась в дом и зашла внутрь. Она расхаживала по большой комнате, прокладывая дорожку вокруг дивана и через то, что представлялось кухней и столовой. Она все кружила и кружила, а сердце ее все стучало и стучало в ушах. Но это не помогло. Она чувствовала себя как в клетке. У нее всегда были крылья. У нее всегда была возможность улетать куда угодно.
Она должна вернуться туда, где ей самое место. Должен же быть какой-то выход.
Она остановилась и поднесла к лицу сжатые кулаки. Только без паники. Думай. К несчастью, ее мысли, казалось, прыгали с одной на другую, отдаваясь эхом в пустой пещере ее разума, где она привыкла слышать тысячи голосов. Голосов, которые пели хвалу и предлагали постоянный поток поддержки и утешения. Все они пропали. Она была так одинока.
Только без паники. Дэрафер рассчитывал на ее панику и страх, чтобы он мог соблазнить ее. Без сомнения, он полагал, что она будет так сильно скучать по компании ангелов, что согласится присоединиться к падшим только для того, чтобы вернуть себе хоть какое-то чувство принадлежности. Но приманка была ложной. В аду не будет никакого утешения.