– Да благословит вас Бог, душа моя.
Священник прижал руку к груди, в глазах его блеснули слезы.
– Я не могу даже начать говорить вам, какая это радость и честь. Столько лет я полагался на веру, боролся со своей верой, и вот вы—доказательство того, что я не напрасно верил, что все слова, которые я говорил все эти годы, были правдой.
Ее глаза блестели от слез.
– Сын Человеческий, твой Отец нежно любит тебя, – она протянула руку, чтобы коснуться его.
Коннор схватил ее за запястье и повел обратно к кресло-качалке.
– Не хотите присесть?
Священник не заметил вмешательства Коннора. Он был занят тем, что доставал из кармана пальто хлопчатобумажный носовой платок и вытирал слезы с лица.
Но Мариэль заметила, и она прошептала:
– Что происходит, Коннор?
Он открыл рот, чтобы сказать "ничего", но обнаружил, что ему трудно соврать прямо в ее ангельское лицо.
– Она должна знать, – Робби придвинулся ближе к священнику.
– Нет. Она пережила достаточно сегодня вечером, – Коннор обнял ее за плечи и притянул к себе. – Я не позволю тебе расстраивать ее.
Брови Робби поползли вверх. Отец Эндрю замер с наполовину засунутым в карман носовым платком. А Грегори, черт бы его побрал, даже ухмыльнулся.
Коннор почувствовал, как тепло заливает его лицо, но он продолжал обнимать ее.
– Сегодня ночью она прошла через ад – была изгнана из дома, на нее напали, ей обожгли спину и оторвали крылья. Она осталась лежать в грязи раненая и истекающая кровью. И ей угрожал демон...
– Демон! – лицо отца Эндрю побледнело. – О Боже милостивый! С тобой все в порядке?
– Да, – тихо ответила она. – Но я боюсь, что вы чего-то недоговариваете.
Когда священник кивнул, Коннор застонал и опустил руку. Разве она недостаточно пережила сегодня?
– Для меня было бы большой честью, если бы меня коснулся ангел, – пояснил отец Эндрю. – Но мои друзья обеспокоены тем, что ваше прикосновение может причинить мне вред.
– О. И это все? – выдохнула она устало. – Вам нечего бояться. Я потеряла большую часть своих ангельских дарований. Я больше не могу летать или общаться с небесным воинством. И мое прикосновение больше не убивает. Я весь вечер дотрагивалась до Коннора, но безрезультатно.
Грегори фыркнул.
– Право. Абсолютно безрезультатно.
Коннор сердито посмотрел на него.
– Она никогда не причинит никому сознательного вреда.
– Скажи это Шанне, – пробормотал Грегори.
– Кто это? – спросила Мариэль.
– Прекрати трепаться, – рявкнул Коннор на Грегори. – Мы можем предупредить ее, чтобы она не трогала смертных, и оставить все как есть.
– Ты хочешь сказать, что я все еще опасен? – ее глаза расширились от тревоги.
– Только для смертных, – проворчал Коннор. – Ты можешь без проблем касаться вампиров. Мы уже в некотором роде мертвы.
– А откуда ты это знаешь? Что случилось? – она бросила на него раздраженный взгляд, когда он промолчал. – Лучше скажи мне. Тебе, может быть, и столетия, но мне – тысячелетия, так что не обращайся со мной, как с ребенком.
Он приподнял бровь и прошептал:
– Разве я обращался с тобой, как с ребенком?
Ее щеки порозовели.
– Моя дорогая, – начал отец Эндрю. – Возможно, мы сможем помочь вам заполнить пробелы, если вы расскажете нам, что вы помните из сегодняшнего вечера, – он указал на кресло-качалку, а сам сел на диван. – Я, например, очень хочу услышать вашу историю.
– Хорошо, – она уселась в кресло-качалку, а Коннор остался стоять рядом.
Робби и Грегори сидели на диване, зажав священника между собой.
Она сложила руки на коленях.
– Сегодня вечером мы отправились в палаточный лагерь в районе, известном как Южная Дакота.
– Кто это "мы"? – спросил Робби.
– Мой начальник Закриэль и я, – объяснила она. – Мы получили приказ доставить семь душ. Когда мы прибыли, я взяла с собой супружескую пару. Они были уже мертвы, но души их цеплялись друг за друга в великом страхе и отчаянии за своих детей.
Она покачала головой и на мгновение закрыла глаза.
– Я взяла их быстро, чтобы они могли успокоиться, но они умоляли за своих детей, и я...– она крепко сжала руки. – Я не могла этого вынести. Двое детей были еще живы, я думала, что их можно спасти, поэтому отказалась взять их с собой.
Коннор прикоснулся к ее плечу. Его прекрасная, милая Мариэль; она потеряла все, пытаясь защитить двоих детей. Она взглянула на него со слезами на глазах. Боже, помоги ему, он хотел обнять ее и утешить. Но он не мог сделать этого в присутствии остальных. То, что он чувствовал, было слишком сильным, чтобы кто-то еще мог это увидеть.