XIV
Иногда самое разумное не сделать первый шаг, а отступить. Тогда проще жить дальше, ни о чем не жалея. Или же жалеть хотя бы о том, чего не сделал, чем о том, что сделал. Желание причинить себе боль, постоянно упрекая себя за бездействие, со временем угасает, а упрекать себя в содеянном — настоящая пытка, от которой может избавиться только бездушный или отчаявшийся человек. Ричард не считал себя ни отчаянным, ни бездушным. Он так и не смог уснуть этой ночью: пролежал несколько часов в постели, рассматривая трещины на потолке от постаревшего дерева; сходил на конюшню посмотреть на лошадей, прислушиваясь к их сонному ржачу; расколол пару десятков высохших чурок; набрал в колодце воды и заполнил ей всю посуду, что смог найти; наконец, оставшийся час до пробуждения скота и прислуги, просидел на скамье, слушая пение надрывающихся птиц.
Патрик вышел во двор с кладью и был готов отправиться в путь. Он думал пройтись пешком необходимые пару километров до станции, а там уже по прибытие поезда убраться прочь из этих наскучивших ему мест. Хватило двух дней, чтобы понять о невозможности наладить отношения с братом. Это его опечалило сильнее, чем он рассчитывал. У них не было тех теплых братских отношений, которые были у всех соседских детей. Казалось, что их ссора обычное дело. «Подумаешь, какая-то девка!» — говорил сам себе Патрик перед тем, как навестить Ричарда. Наверное, поэтому он и был так огорчен результатом их некомпанейской встречи. Он и не думал вести себя провокационно. Однако, увидев своего бывшего соперника, сразу же принял тактику нападения и забыл о настоящей причине своего приезда. Постоянное соперничество туманит рассудок даже тогда, когда и вовсе не хочется соперничать. Это становится вредной привычкой. Вот и сейчас, спускаясь по невысокой лестнице с крыльца, заметив брата, Патрик уже был готов напасть с очередными претензиями. Он сделал глубокий вдох, выдохнул и молча смотрел на младшего брата, сидящего к нему спиной. «Надо попрощаться» — промелькнуло в мыслях и тут же донеслось то утвердительное, что вполне устраивало обеих мужчин: «Нет необходимости». Патрик ушел.
Солнце поднималось все выше и выше. Элизабет проснулась от первого крика петуха, чувствуя себя бодрой и энергичной, как в прежние времена. Ей хотелось скорее собраться и отправиться в лес — поупражняться с ножами. До свадьбы — это было ее утренней зарядкой, что-то вроде грома перед надвигающейся бурей. Она подошла к зеркалу и широко улыбнулась. Глаза игриво блестели от радости, забыв сколько им пришлось пролить слез в последнее время. Девушка надела свободный костюм, взяла свою антикварную коллекцию ножей, которую ей подарил отец на именины в пятнадцать лет. Зная, что все уже проснулись, Эли свободно распахнула поскрипывающие двери своей спальни, и как птичка вылетела из клетки навстречу приключениям. Она чувствовала легкость в каждом своем движении, настолько, что могла бы покорить мир, если бы захотела. Удивленные горничные приветствовали ее, натягивая улыбку. Они не видели свою хозяйку так рано ни разу, да еще и в хорошем настроении.
— Во сколько подавать завтрак, госпожа? — спросила управляющая, не менее удивленная ранним пробуждением Эли.
— Как обычно. Я иду в лес, но к завтраку буду вовремя.
— В лес? — изумленно спросила женщина, — Охотиться с господином? — немного подумав, добавила она.
— О, нет! По своим делам — произнесла Элизабет, подмигнула и уверенно направилась к выходу. Прислуга переглянулась, и каждый пошел заниматься своей работой.
Ричард слышал, как просыпается дом, как все вокруг оживает. «Нужно придумать план на сегодня, чтобы не пересекаться с Элизабет» — подумал он, как только его глаза накрыли нежные женские руки, и он услышал:
— Доброе утро! Как спалось?
Убрав с лица руки, Ричард увидел перед собой счастливую жену. Как и все, он был поражен такой переменой ее настроения. На фоне утреннего рассвета она выглядела привлекательнее, чем обычно. Несмотря на грубый костюм, ее волосы и лицо делали ее невероятно красивой. Блестящие глаза и улыбка завораживали.
— Я не спал сегодня. Были дела, скажем так — Ричард, не отрываясь смотрел на девушку.
— Ты слишком много трудишься! Тебе нужно расслабиться, — сделав ударение на последнее слово,
Элизабет подошла ближе к мужу и провела тонким указательным пальчиком по его лицу, начиная со лба и заканчивая шеей, напрягшейся от прикосновения. Кроме шеи в напряжении были и другие части тела мужчины. Эли сверкнула глазами, улыбнулась, качнула бедрами и пошла в сторону леса, не сказав больше ни слова. Ричард хотел ее спросить, куда и зачем она идет, но не смог. Он, как парализованный, сидел, смотря в след своей жене, и пытался успокоить ускорившееся стучание сердца.
«Что со мной? Она только провела пальцем по лицу, а я уже весь напрягся. Неужели я влюбился? Или же все из-за того, что она недосягаема для меня? Может, если я проведу с ней ночь, она перестанет волновать меня? Что я говорю! Нет. Этого не будет! Я не притронусь к ней! Тем более с такими мыслями». Ричард вскочил со скамейки и принял холодный освежающий душ из ведра.
Как и обещала, Элизабет вернулась к завтраку. После утренней тренировки настроение стало еще лучше. Она быстро переоделась в легкое белое платье с желтым поясом, собрала волосы в небрежный пучок, подвязав его желтой лентой, и спустилась к столу. Ричард изучал пару писем. Он был задумчив и серьезен. Он, не посмотрев на жену, пробормотал:
— Приятного аппетита, — и продолжил читать.
«Даже не взглянул на меня! И это после вчерашнего. Что он о себе думает вообще? Болван. Ну, ничего, еще бегать будет за мной». Элизабет язвительно в ответ пробурчала:
— Спасибо, и тебе — принялась за омлет с овощным салатом. Спустя пару минут, не выдержав, Эли начала разговор:
— Что пишут? Есть что-нибудь для меня?
— Нет.
— Что-нибудь важное, может быть. Я тоже хочу поучаствовать в твоих делах. Возможно, смогу помочь советом.
Ричард нахмурился. Наконец, оторвал взгляд от листка бумаги, пристально посмотрел на жену.
— В Лайнисе восстали наемники, требуют право на власть. Они остановили все работы. Еще пара дней, и урожай погибнет в этом сезоне. Значит, весь год не будет провизии, следовательно, голодная смерть. А все из-за того, что кто-то захотел власти. Другие последовали за ним. И вот, граф Эрсон спрашивает моего мнения: удовлетворить просьбу бунтующих, которые ничего не смыслят в управлении, а лишь хотят потешить свое самолюбие и растратить казну этого города, или расстрелять основных подстрекателей и ввести военное положение.
Элизабет внимательно слушала Ричарда, пытаясь полностью отдаться этой проблеме. Однако, она совершенно не знала, что принято делать в таких ситуациях. Девушка задумалась на пару минут и спросила:
— А, других вариантов нет? То есть, либо дать власть, либо убить, и только?
— Именно. По принципу кнута и пряника. Но, если у тебя есть другое решение, я тебя слушаю.
— Возможно, стоит дать возможность кому-нибудь из наемников путем голосования, например, управлять чем-нибудь, ограничив влияние настолько, чтобы в случае провала не было больших экономических потерь для города. Можно назначить испытательный срок его службы.
— И чем же он будет управлять, по-твоему?
— В каждом городе есть свой совет графов и князей, то есть люди, принадлежащие высшему обществу. А, наемник, пусть будет представителем бедного населения. Помогать принимать решения по волнующим вопросам с точки зрения работяг. Да, и высшему свету будет полезно мнение со стороны простого народа.
— Хм, в этом есть смысл. Только это долго. Будет переворот. Начнется борьба за власть. Дадим одному шанс в одном городе, начнутся восстания в других городах и поселениях. Я молчу уже, если кто-то решит свергнуть короля. Начнется гражданская война, а за ней и с соседними государствами.
— Тогда, расстрелять — сказала Эли с грустью.
Ричард тяжело вздохнул.
— Именно. По крайней мере, пока мы не готовы к такому. Возможно, в будущем, люди будут равны между собой. Хотя, я скорее уверен, что более умные сделают так, что более глупые будут считать себя наравне с ними, но по факту станут еще ниже, чем сейчас, сами того не подозревая. Мнимая власть делает человека жалким настолько, насколько общество может это принять. А общество, как известно, способно смириться с чем угодно, даже с потерей моральных устоев.