День Победы. Как в песне: радость со слезами на глазах.
Это был воскресный день, как и начало войны. Мы знали из радио и газет, что капитуляция Германии будет днями. С самого утра у нас включено радио, и все ждут. Объявили рано утром — в коридоре начался невообразимый шум, народ ринулся с воплями к выходу, а выход как раз напротив дверей нашей комнаты — и радостные вопли сменились рыданиями. 25 комнат — из каждой ушел один или два человека, большинство в ополчение. На бойню ушли — и всё. Из всего коридора Катков вернулся и про Марка было известно, что он жив. Все остальные погибли. Рыданиям, крикам не было конца. Недавно я взяла письма военных лет и увидела, что они рассыпаются. Я решила их переписать. Я переписала свое письмо и письмо Марка про День Победы. Я думала, что это будут восторженные письма, но они оказались сдержанными. Слишком много горя, слишком долго ждали — уже не могли радоваться. Ева, сестра Марка, работала на ликероводочном заводе — там все воскресенье пили и перепились. К вечеру мало кто держался на ногах. Наутро я пошла на работу — и там тоже был праздник. Все опять пили — все шло через край. А о войне не говорили, старались не бередить раны.
Марк — Геде
9 мая 1945 г.
Мои дорогие!
Наступил долгожданный день! Народ ликует и торжествует победу. Поздравляю с днем победы над фашистской Германией. Я вспоминаю 22 июня 41 года. Какая разница! Велики наши успехи, но и потери безграничны. Многих унесла война, много ран стране принесли проклятые фашисты. Потерянное не вернешь. Мертвые не станут живыми. При нашем строе будет быстро все восстановлено. Мы скоро залечим раны и заживем еще лучше прежнего. Думал ли я, что останусь живым? Конечно, нет. В судьбу я не верю, это просто случайно сложились обстоятельства, что шквал прошел мимо меня. Я здесь до конца отдавал себя делу и многое сделал. Но сегодня все же мне обидно, что я был не на первой линии борьбы. От меня это не зависело. Но все же обидно. Сказал товарищам, что в день победы напьюсь! А я этому не научился. Но тост за победу сегодня подниму… Мой праздник омрачен, Геда, твоим молчанием. Послал тебе две телеграммы, как здоровье твое и Толи? Будьте здоровы, желаю вам счастья.
Победа — а я одна в Москве с детьми.
Летом Марка вызвали на высшие командные курсы в Смоленск. Он мне написал: «Гедочка, бери детей и приезжай». Я уговорила на работе дать мне отпуск и поехала к Марку. Детей в пионерлагерь взяли, в лесу под Смоленском, а мы жили вместе. Марк на занятия уходил и занимался допоздна, а я взяла в военной библиотеке «Сагу о Форсайтах» и весь день читала — отводила душу.
От Смоленска до Рудни — родины Марка — 70 километров. И в одно из воскресений Марк поехал в Рудню. Я хотела с ним, но он сказал: «Гедочка, не нужно». Рудня — одноэтажный город, большинство домов деревянные — только школа была кирпичная. И сплошное пепелище. Марк решил найти свой дом, думал, что вот от школы-то помнит, как идти… Нашел фундамент школы — больше ничего не осталось — и пошел по сгоревшей улице. Пять лет прошло, но все изменилось, заросло, ничего узнать нельзя. Бродил-бродил — и вдруг его окликнули: «Абрам-дед!» — так отца его звали: «дед» — потому что он рано поседел. Марк обернулся, смотрит — русский человек стоит, Марка с отцом спутал. Человек сказал: «Обознался, очень вы похожи, Абрам только поприземистей был, а я его хорошо знал, лен ему сдавал». И он все Марку рассказал. Немцы всех евреев согнали за проволоку, но Розины вначале дома остались: Сима преподавал русский язык в школе, Зямина жена была русская, заведующая яслями, у нее ребенок годовалый был, русские и евреи были перемешаны и говорили по-русски, только с акцентом. А потом кто-то донес — и всех Розиных, включая Зямину жену и ребенка, забрали. Месяц держали за проволокой. Не кормили. Всю еду, которая была, взрослые отрывали от себя и давали детям. Но дети умирали первыми. А затем велели ров копать. Никто не знал, зачем этот ров, — думали, что, может, кормить будут за работу. А когда ров выкопали, их выстроили и велели петь немецкую песню, прославляющую Гитлера. А они не стали. Тут их всех и расстреляли и сбросили в ров. А одна женщина была только ранена, ночью выбралась из могилы и приползла к своей знакомой русской семье. Ее спрятали, и всю войну она прожила в погребе. Она-то и рассказала, как все было, человеку, который Марка окликнул.