- Напомните, мин херц, пожалуйста. Думаю, это будет приятно и нашим Уважаемым Читателям.
- Хорошо, мой друг, я напомню... и в первую очередь именно для вас.
Идёт бычок, качается, о чём ему вздыхается,
Наверно, позабыли мы слова,
Уже полжизни прожито и оглянуться можно бы,
Но так, чтоб не кружилась голова, холодной оставалась голова.
Себя тащили волоком и под ногами облако
Нарочно принимали за туман,
Хоть годы шли спиралями, друзей не забывали мы,
Зато теряли тёплые дома, уютные и зыбкие дома.
Девчонки наши катятся, одёргивая платица,
На саночках, на саночках с горы,
И всё идёт, как водится: встречаются, расходятся,
Как маленькие тёплые миры, весёлые и пёстрые миры.
А нам стареть не хочется, хоть появилось отчество,
А имя лишь осталось для друзей,
И пусть доска качается, но только не кончается,
И пусть бычок не падает на ней, и пусть бычок не падает на ней.
- Действительно, сударь, песня прекрасная. Теперь я вспомнил её окончательно. А Клячкин, как помнится, так и не уехал в США?
- Да, он скончался от сердечного приступа за несколько дней до своего отъезда.
- Значит, Ленинград 1990 года был вам действительно дорог, сир?
- Если бы Господь предоставил мне такую возможность, я бы обязательно вернулся в тот незабываемый год.
- И последующие пятнадцать лет прожили бы точно также?
- Ни в коем случае... Только 1990. Остальные можно было прожить и поинтереснее.
- В каком смысле?
- Продуктивнее, насыщеннее, полноценнее, полезнее... За это время я бы спокойно уволился из армии, получил квартиру в каком-нибудь областном городе, устроился на хорошо оплачиваемую работу и стал бы преспокойненько жить в своё удовольствие... как это сделали некоторые мои друзья.
- И вы считаете, что вам бы это удалось?
- Шанс всегда был... правда, весьма мизерный.
- Это верно. Из этого дьявольского армейского капкана не так-то просто выбраться.
- Да, мой друг, армия просто так людей не отпускает.
- Ну, почему же? Без квартиры, сертификата, и пенсии - всегда пожалуйста.
- А жить прикажете в канализационной трубе, где дверью будет служить металлический люк?
- У некоторых было и похуже.
- От добра, мой друг, добра не ищут.
- Прелестно. Наконец-то мы начинаем переходить к старинному русскому фольклору. Без него русский язык мёртв, впрочем, как и понимание России.
- Начнём сыпать пословицами, мин херц?
- Нет, мы ими уже обсыпаны по самые... что ни на есть.
- Это как же понимать, сударь?
- А вот так: закон, как дышло, куда повернул, туда и вышло.
- Ха-ха-ха... Не имей сто рублей, а имей сто друзей, государь, и тогда любой закон будет вам не в тягость.
- Самые страшные враги, мон ами, - это самые близкие друзья. Правда, эта пословица французская, а не русская.
- Стоило идти за сто вёрст киселя хлебать?
- Это ты к чему, лукавый шалун?
- К тому, сударь, что у нас и своих поговорок хватает.
- Виноват, оплошал.
- Виноватых, мин херц, бьют и плакать не дают.
- Поперёк батьки не суйся в пекло... и не зарывайся.
- С вами дважды в одну реку действительно не войдёшь, сударь.
- Назвался груздем...
- Пообещать - ещё не сделать, мин херц.
- Обещанного три года ждут, мой милый друг.
- Извините меня, сударь, но вы своего сертификата ждали полных восемь лет.
- Это оттого, что гусь свинье не товарищ, и поэтому нечего метать бисер перед свиньями.
- Тогда я полетел, сударь.
- Скатертью дорога, мой юный друг... и ковром-самолётом тоже.
- В таком случае, сударь, снявши голову, по волосам не плачут.
- Подумаешь, три волосины в пять рядов.
- Кто старое помянет, тому глаз вон...
- ...А кто забудет, тому два из орбит.
- А вы всё-таки мстительный человек, сударь, так как живёте по принципу: homo homini monstrum (человек человеку - зверь).
- Я не злопамятен. Просто... я отомщу и прощу. А с волками жить - по волчьи выть.
- И на чертополохе вырастает красивый цветок, о чём шотландцы, кстати, помнят всегда.
- Маугли не в счёт, мой друг.
- Чебурашка тоже.
- А Белый Клык, мой друг?
- Он метис.
- Ты тоже.
- Спасибо за комплемент, милостивый государь. Я крайне польщён этим сравнением, хотя... красивых и благородных людей видно сразу.
- Трепач и хвастун. Таких людей, как ты, дружище, в древнем Риме осмеяли бы даже в цирке.