Я согласилась с его логикой и сказала, что приведу доводы Пенелопе.
Лорд Хантингдон нетерпеливо пожал плечами, показывая, что мнение будущей невесты знать вовсе необязательно. Это был выгодный брак, наилучший вариант, который мог бы быть предложен Пенелопе, пока ее мать в опале, и его нужно было осуществить без промедления.
Но я знала и Пенелопу. Она не была вялым, безвольным созданием и имела право на свое мнение.
Когда же я сказала ей о визите и предложении, она проявила упрямство.
– Лорд Рич! – воскликнула она. – Я знаю о нем и не желаю выходить за него, что бы там ни говорил милорд Хантингдон. Ты знаешь, я выйду замуж за Филипа.
– Ты достигла возраста, когда нужно решать, а Филип не выражает никакого желания к браку. Хантингдон подчеркивает, что моя опала при дворе может отразиться на тебе – и тебе стоит согласиться на выгодный брак, пока он тебе предложен.
– Я все продумала, – твердо сказала Пенелопа. – Я не желаю выходить замуж за Роберта Рича.
Я не стала упорствовать, ибо знала, что упорство и уговоры лишь усилят в ней сопротивление. Возможно, со временем она свыкнется с идеей такого замужества, и оно не покажется ей таким уж неприемлемым.
По приезде герцога д'Анжу в Англию наступило большое возбуждение. Он приехал в расчете покорить сердце королевы, поэтому сделал это тайно, был сопровождаем лишь двумя слугами и пожелал представиться королеве в Гринвиче, где попросил высочайшего позволения броситься к ее ногам.
Ничто не могло восхитить ее более и, даже если влюбленность и была, ее слепое безрассудство изумило всех. Он был очень малого роста, почти карлик, и в детстве перенес тяжелую оспу, отчего его лицо было изборождено оспинами и бесцветно. Нос его на конце был раздвоен, что придавало его лицу очень странное выражение. Несмотря на высокое положение, разгульную жизнь он вкусил всласть, что также отразилось на его внешности. Он отказывался продолжать образование, поэтому его познания были весьма скудны; он был совершенно беспринципным и нерелигиозным человеком: ему было решительно все равно, быть ли протестантом или католиком, и он готов был менять религию в угоду моменту. Все, что он умел – были его куртуазные манеры и обилие лести, в особенности в изображении несуществовавшей страсти, и именно это подкупило королеву. Когда он опускался в кресло, то очень напоминал лягушку, что не ускользнуло от королевы, и с ее страстью к кличкам он вскоре и стал ее «Лягушонком».
Я весьма сожалела, что не могу наблюдать за этим фарсом: маленький французик в начале своего третьего десятка, отвратительный на вид, изобразивший пылкого влюбленного, – и величественная Елизавета, приближавшаяся к пятидесяти, изнывавшая от томления под его страстными взглядами и речами. Все это могло бы быть комично, однако последствия были далеки от смешных. И не было в стране человека, который бы не принимал близко к сердцу интересы королевы и страны и кто бы не был унижен и отягощен мыслями о будущем. Я предполагала, что самые завзятые враги Роберта в тот момент жалели, что она не вышла замуж за него и не дала стране наследника.
Роберт был обязан присутствовать при дворе, хотя он все еще пребывал в опале, и мне иногда приходило в голову, что она затеяла все это тошнотворное представление только для того, чтобы позлить его. Я слышала, что она заказала бриллиантовое украшение в виде лягушки и повсюду носила его.
В течение нескольких дней герцог всюду пребывал вместе с королевой: они гуляли в саду, смеялись, болтали и даже обнимались прилюдно; поэтому когда принц вернулся во Францию, уже все понимали, что брак – дело решенное.
В начале октября она собрала Совет для дебатов по вопросу замужества, а так как Роберт был членом Совета, я имела полный отчет обо всем происходящем.
– Так как королева не присутствовала, – сказал Роберт, – я мог высказать свое мнение совершенно открыто и выступал лишь с политической точки зрения. Она зашла в своих отношениях с принцем столь далеко, что трудно было повернуть вспять, и по этой причине брак мог быть необходимым. Все знают о возрасте королевы и сознают, что наследник вряд ли появится, но если же он и родится, то существует опасность для жизни королевы. Сэр Ральф Сэдлер сказал, что возраст королевы таков, что она годится в матери своему будущему мужу, и все вынуждены были согласиться с этим. Однако, зная крутой нрав королевы, Совет не осмелился вынести протест и свел дебаты к компромиссу, решив необходимым спросить у королевы относительно ее реального желания выйти замуж за принца – и согласиться для ее блага.