Они с Джанеганом сцепились. Пистолет сейчас был у капрала, и… и…
И Сатура почувствовал, как тело американца уплывает прочь, растворяется — как и весь мир вокруг — в огромной пустоте, внезапно разверзшейся под ним. В последнее мгновение майор успел поразиться эффективности этой ментальной анестезии, а потом она подействовала. Забвение поглотило его.
Последняя сознательная мысль была о том, что он победил на дуэли с созданием, несравненно более могущественным, чем он сам. А все потому, что руководствовался логикой…
Голова Джанегана, а не его, Сатуры, изрезанное лицо будет красоваться на стене в зале с трофеями.
Час спустя Сатура открыл глаза и увидел над головой клочок звездного неба. Он лежал на берегу, у самого края джунглей. И что-то его разбудило…
Неподалеку тяжело протопал человек, на ходу он громко, на чем свет стоит, ругался. Сатура узнал голос Джанегана. Американец явно не опасался быть обнаруженным.
Майор лежал молча, незаметный в сгущающихся тенях, и настороженно прислушивался. Вскоре шаги и ругань затихали, а потом и вовсе смолкли. Сатуру переполняли недоверие и дурные предчувствия. Что произошло? Охотник отверг обоих людей… счел их неподходящими для своей коллекции?
Боль жгла перевязанное лицо.
Он утомленно приподнял голову и оглядел собственное тело, заметив, что оба пистолета заткнуты за пояс. Видимо, во время последней схватки он все-таки сумел вырвать пистолет у Джанегана. Значит, американский капрал безоружен, беспомощен. И…
Почему Охотник не захватил свой трофей?
Сатура недоумевал лишь до тех пор, пока не попытался встать. Охотник оказался таким прекрасным хирургом, а его исцеляющая мощь столь совершенна, что боль начисто отсутствовала. Кровотечение было полностью остановлено, разрез обработан антисептиками. Операционный зал инопланетного корабля все-таки пригодился еще раз. Охотник получил свой трофей — самую ценную для эволюции часть человеческого тела.
Не мозг, поскольку по сравнению с мозгом Охотника человеческий мозг был не лучше обезьяньего.
На Земле есть одно-единственное млекопитающее, которое может согнуть большой палец таким образом, чтобы он пересекал ладонь. Именно эта способность позволила человеку стать доминирующей расой.
Огненная полоса, прочертившая ночное небо, грохот и свист ветра возвестили о том, что Охотник ушел, отправился на поиски новых трофеев. Однако теперь на острове был другой охотник, безжалостный мститель, которому не нужны пистолеты, чтобы совершить убийство.
Что же до пистолетов Сатуры…
Без рук из пистолета не особенно-то постреляешь.
ПОКА Я СПЛЮ…
Перевод Б. Жужунавы
Это история мальчика по имени Педро Кутино, на которого наложили заклятие. Или проклятие, как считают некоторые. Я не знаю, что верно. Это зависит от множества вещей. От того, течет ли в ваших жилах цыганская кровь, как у старой Беатрис Саузы, которая много чего узнала о магии в племени вольных цыган в горах за Лиссабоном. И от того, довольствуетесь ли вы жизнью рыбака в Кабрилло.
Хотя жизнь рыбака не так уж плоха. Совсем даже не плоха. Днем ты выходишь в море на лодке, которую мягко покачивают голубые воды залива, а вечером можешь слушать музыку и пить вино в «Приюте рыбака», «Замке» или любой другой таверне на Приморском бульваре. Чего еще желать? Разве есть в мире что-то иное?
И какое дело любому здравомыслящему человеку — или любому здравомыслящему мальчику — до того дивного колдовства, которое придает всему невероятную яркость и блеск, делает цвета вокруг такими глубокими, что глазам больно, и завораживающей мелодией льется со звезд, которые становятся вдруг живыми и загадочными? Педро, наверное, не следовало мечтать об этом, а он мечтал, потому-то с ним и произошло то, что произошло. И на опасную дорожку он ступил задолго до того, как в его судьбу вмешалась настоящая магия.
Педро Игнасио да Сильва Кутино, обладатель имени слишком длинного для такого щуплого, жилистого четырнадцатилетнего мальчишки, любил сидеть на пристани, глядя на яркие, голубовато-зеленые воды залива, и думать о том, что лежит по ту сторону этой безбрежной дали. Он слышал рассказы о Тампико, острове Сосен и других местах, и эти названия всегда звучали для него как волшебная музыка. Он знал, что непременно должен отправиться туда, когда подрастет, и заранее представлял себе, что увидит.