– По этой речке в семнадцатом веке дрова в Москву везли, – снова заговорил Боб, – а сейчас нет в ней нужды. Люди рекой жили и у реки. Транспортная артерия. Новости передавались по реке. Сказки, песни, стихи – с рекой связаны. Древнее поверье: – нельзя петь, вода счастье унесёт! Плеваться нельзя в реке. Пойдёшь утром купаться – не забудь. Сон плохой? Омой руки, хоть под краном – «перешагни поток». А если ссорились он и она – шли к воде. Или наклонись над чашкой, поговори про любимого человека, чтобы вода всколыхнулась, потом подай выпить – про кого надумал. Простой «приворот». Только встань пораньше, не поленись, и нашепчи нежные слова.
Теперь в городе народ. Речка может и усохнуть от ненужности, как грудь кормилицы перестает давать жизнь, когда ребёнок вырастает.
Сёла вокруг вымерли. Да и дрова – кому они в Москве нужны? Для шашлыка – купил на заправке пакет древесного, и хватит. Время всё меняет. Много виртуального, неживого. Холодного, от головы. И сказки компьютерные. Люди от чего кормятся, про то и сказки складывают. – Древние утверждали, что время неизменно. Этакое желе, а мы – внутри промелькиваем, малой искоркой. Жизнь человека – пылинка во времени, – сказал Василич.
– Время, – Боб задумался. – Вот смотри: – вокруг нас – мир. Полезные ископаемые, реки, моря, природа разнообразная. И время – лишь часть всего того, что нас окружает. Ведь это всё складывалось в какое-то время. И за какое-то время. Истину и золото измеряют крупицами. И кто-то открывает, в таком привычном для всех слове – время, – что-то неведомое другим, промывает, как жилу золотоносную. Время – самое универсальное ископаемое. Оно – везде! Его больше, чем кремния в земной коре. Вот смотри, названия: бронзовый век, каменный. Век. Время – вначале, а уж потом – какое время! Века́ – глаз прикрыл, как будто старт обозначил; открыл – новый отсчет обнулил. Всё – на «о». Самая древняя буква всех алфавитов. Или – круг замкнулся, как та же буква «о». А вот – кто-то подумал, что нолик прибавил – к доходам, поднялся в достатке на порядок. Счёт принесли – глянул, а их на самом-то деле – не хватает, и оказался этот нолик – шляпкой гвоздя в крышку домовины! Раз – это от слова «один». Купцам нужно много цифр, а людям хватит числа – «один», потому что дважды уже не бывает. Может быть только – раз.
– Почему про метро нет сказок?
Тоже – река, только подземная, – спросил Василич. – Стишков, считалок – полно, а вот сказок нет! – К реке вышел, и любуйся, сказки сочиняй. В метро, в тоннель не всякого допустят и подписку ещё возьмут о неразглашении.
Это же, прежде всего объект гражданской обороны. Вон я уже, сколько лет не в системе, а до сих пор чуть что – подписку давал? Слухов вздорных много. Дескать, спецкоманды уничтожают по ночам царских стрельцов, которые заблудились в лабиринтах в давние века и никак к людям не выберутся… Крысы, размером с кролика, собаки.
Лицо у Боба худощавое, глаза чёрные, гипнотизирующие. Сутулится, плечи круглятся. Слегка раскачивается на складном стульчике, руки крепкие, Жилистые. – Ты же знаешь, я работал в метро. Машинист, бывший. Второй класс – две звёздочки и «шпала». Отъездил пятнадцать лет, пенсию выработал. И стал замечать разные непонятности. Вот гонишь, участок прямой, всё ровно. Вдруг – скрежет, не скрежет? А есть места – словно, стонет, кричит кто-то, зовёт, умоляет; а то – как дурман в тоннеле, облаком, и глюки лёгкие. Понятно – кислорода маловато. Почему в вагонах спят? От этого и – машинист тоже может уснуть ненароком, человеческий фактор. Два-три раза в год: кто-нибудь заснёт в кабине, станцию проскочит, метров двадцать-тридцать, не больше, потому что экстренное торможение включается, и – извините, господа пассажиры, сойдёте на следующей остановке. Машиниста – в помощники, с понижением, на полгода, год. Потом, если всё нормально, – снова в машинисты. Или – летишь на скорости, состав по максимуму, до девяноста можно раскочегарить, – взгляд кинешь – явно на своде, или из тюбинга, – на стыке, сбоку – профиль просматривается. Потом снова взглянешь: ну – точно!