Но он сам боялся это проговаривать. А вдруг она окончательно надломится?
— Мне нравилось, — молвила она. Пожала плечами. — Он сделал так, что мне нравилось.
Что-то в нём воспряло и пробудилось. Она заговорила об этом!
— Это была не ты, Констанс. Он нажимал кнопки, которые заставляли тебя наслаждаться. Он тебя наказывал, когда ты противилась. Он тебя парализовал, когда ты попыталась сбежать. Он иногда перехватывал управление твоими ногами и руками. Он тебя насиловал десятки раз. — Он сдерживал слёзы. Это было нелегко. Это было очень тяжело — не расплакаться. — Любой бы на твоём месте...
— Но я это сделала. Это же не любой. Это была я.
— Нет. На самом деле это не ты. Ты оказалась пленницей захваченного им тела. Ты была в тюрьме своего тела. Он двигал тобой, как марионеткой.
Она покачала головой. Открыла рот, закрыла. Плечи её затряслись, долгое мгновение Гарнер молился, чтоб Констанс заплакала. Она не стала. Снова затолкала горе в себя. Ещё раз.
Но Гарнеру хотелось пуститься в пляс. Она об этом говорила! Впервые за год. Хоть немножко. Это ещё даже не свет в конце туннеля, но серый отсвет, означающий, что выход из туннеля стал немножко ближе.
— У меня тут три вида печенек, — сказал он весело. — Ты бы лучше сама выбрала, какие хочешь, прежде чем пойдёшь диснеевский канал смотреть. Я тебе отложу. Ты же знаешь Элис. Она всю коробку запросто сжуёт.
— А потом, — ответила Констанс тоном человека, констатирующего очевидное, — пойдёт в туалет и выблюет.
Она поднялась и заглянула в коробку с печеньем.
Лонни свернул с хайвея на старом «Датсане» и поехал вверх по грязной разбитой дороге. Дорога вела через пастбище по склону холма, потом спускалась в кустарники и взбегала на следующий холм, а потом к хижине Дракса. Машину так швыряло на колдобинах, что Эвридика была вынуждена цепляться за приборную доску.
Было часов десять утра: Лонни выехал пораньше, чтобы не задерживаться до темноты. Не то чтобы в этом месте после захода солнца им угрожала какая-то опасность. Ничуть. Но Эвридика бы тут в темноте не выдержала. Как и он, впрочем.
Лонни глянул на неё, оценивая работу пластического хирурга. Шрамы от ожогов выглядели уже не так скверно, но лицо ещё напоминало лоскутную вышивку. Он подумал, стоит ли ей говорить, что она выглядит лучше: в конце концов, они только начали второй цикл пластики. Может, её это приободрит, но с тем же успехом способно заронить в голову мысль, что шрамы всё равно там — и там останутся.
Он решил держать язык за зубами. Он её сюда привёз залечивать оставшиеся раны, а не открывать старые.
Он остановил машину у деревянных воротец при въезде на пастбище, вышел, открыл их с одной стороны автомобиля. Торопливо вскочил обратно за руль и миновал ворота. Надо сразу же закрыть, пока лошади не решили посмотреть, что там во внешнем мире. Но табун, казалось, больше заинтересовался машиной. Эвридика улыбнулась, когда трое аппалуз поскакали к «Датсану».
— Они думают, ты им что-нибудь вкусненькое дашь, — сказала девушка, опуская стекло потрепать лошадку по морде.
— В следующий раз яблок захватим или ещё чего, — ответил Лонни, снова вылез и поспешно запер ворота. Ну я и туплю, подумал он затем. Можно ж было её попросить.
Но он старался никогда её ни о чём не просить.
Они поехали по колее, сходившей тут за дорогу, спустились с холма и начали взбираться на следующий. Отсюда в полумиле виднелись обгоревшие развалины ранчо Дабл-Ки на вершине холма. Лонни как-то съездил туда и спалил ранчо. В сезон дождей, не рискуя учинить масштабное пожарище. В общем-то ненужный поступок, но ему полегчало. Прикольно было смотреть, как туда слетаются копы. Они уже во второй раз приезжали туда и убирались совершенно озадаченными.
Лонни глянул на Эвридику — смотрит ли та в сторону Дабл-Ки? Она не смотрела.
Попетляв между холмов, они прибыли к хибаре Дракса. Конечно, теперь это была уже не его хибара. Не в том смысле, какой обычно вкладывают.