Ему подумалось, что надо бы отвезти её перекусить. Хорошо, когда можно кого-то пригласить на обед. Ему нравилось общество Эври: она знала то же, что и он, и не ждала, что он станет её лапать, как некоторые другие девушки. Ей вообще больше не хотелось, чтобы к ней прикасались. Ему тоже.
За обедом он рассказал Эври, сколько денег ему дал Прентис. Хватит на местечко получше, чтобы жить. И на пластику получше. Они некоторое время сидели в молчании, потом Эври сказала:
— Да, я рада, что он там. Но мне за него тревожно. Он... он там один, с ним только старый Драксов пёс. Ему, наверное, так одиноко. Он же там совсем один.
Лонни покачал головой.
— Совсем нет. Он там не один. Он совсем даже не один. Он взял к себе Эми.
И ЭТО БЫЛ БЫ КОНЕЦ, ЕСЛИ БЫ НЕ...
...маленький рассказ-продолжение, написанный в 1999 году.
Суитбайт-пойнт
Дело вполне рутинное: подбросить няню домой. И не было повода ему обернуться так, как обернулось.
Почти каждую субботу этой весны, когда Лэнс Твилли и Латеша Твилли возвращались к себе с вечернего турнира боулинг-лиги Суитбайт-Пойнт, няня, которую звали Данеллой, уже успевала накинуть свой плащик, когда парочка только начинала раздеваться. Данелла была готова уйти — ох как готова: она просидела пять часов, развлекая семилетних близнецов. Мальчишки в это время обычно уже спали, а Данелла отчаянно зевала.
Лэнс был немножко навеселе, но на его стиле вождения это не сказывалось: как и всегда, машину он вёл спокойно, медленно, методично, ни разу не выходя за установленный предел скорости на этом участке. Он был из тех, кто останавливается на пустом перекрёстке и внимательно смотрит по пять секунд в каждую сторону, прежде чем поехать дальше. Иногда Латешу, гораздо более порывистую, это раздражало, а временами, когда Лэнсу случалось выпить, — радовало.
Лэнс и Латеша были межрасовой парой. Он — белый, коренастый, лысеющий, с неизменной слегка снисходительной усмешкой и зачатками второго подбородка. Она — невысокая негритянка с причёской как початок кукурузы и талантом художницы батика в технике сибори. Руками Латеши было раскрашено немало проданных туристам футболок с символикой Суитбайт. Лэнс встретил её на турнире по боулингу. Им обоим было хорошо за тридцать, когда они поженились.
— Поженились в первый и последний раз, — частенько говаривал он, а она отвечала:
— Ты что это, чёрт побери, имеешь в виду? Что никогда меня не оставишь или что я стану отгонять от тебя всё бабьё?
Разумеется, это была шутка, и вслед за этим Латеша неизменно крепко сжимала его руку.
Этой ночью, когда Данелла оделась и застегнула плащ, Лэнса охватила внезапная дурнота — опустилась на него, как если бы чувство это было живым и материальным.
— Словно бы шёлковый шарф завязался вокруг шеи, — так он описывал его впоследствии. — Холодный. Очень холодный.
Той ночью он в первый раз заметил, какие полные у сиделки груди, какие длинные ноги — длинней, чем у его жёнушки. Длинные, стройные и красивые.
Идя с Данеллой к машине, он чувствовал на щеках дуновение холодного ветра, приносившего солёный запах моря и вонь нефти — нефтяная компания божилась, что никакой утечки в этом районе нет.
Что-то изменилось.
Он взял из багажника камеру — какой смысл был ему брать видеокамеру? Никакого. Он ведь поехал провожать Данеллу, няню своих детей. Он почти никогда не пользовался камерой, и жена его постоянно изводила: зачем, мол, столько денег ухлопал? Данелла бросила взгляд на камеру, которую он умостил на заднем сиденье, но ничего не сказала.
— Холодновато для апреля, — заметила она вместо этого, когда Лэнс запустил мотор и поехал по грязной дороге под гнущимися на ветру соснами к хайвею № 1. — Я из Чикаго приехала. Я-то думала, в Калифорнии тепло.
Они свернули на главную трассу, и ветер задул навстречу «Фольксвагену».
— На побережье Северной Кали никогда не знаешь, какая погода выдастся, — услышал Лэнс собственный голос. Хотя эта фраза вполне могла быть произнесена им самим и по своей воле, ему померещилось, будто кто-то сказал её вместо него. — Когда я жил на Лонг-Айленде, много лет назад, там было тёплое течение, и вроде только расслабишься, привыкнешь на него полагаться, как тут — бум! и так холодно...
Собственный голос показался ему таким далёким, что он почти слышал его эхо. Как если бы голос доносился издалека — из тёмной пещеры ночного неба.
— Я думаю, это всё сдвиги погоды, — сказала Данелла. Ей было девятнадцать — симпатичная девчонка с кожей цвета напитка, какой получается, если залить кипятком три столовых ложки какао. Она училась в местном колледже: два года уже оттрубила, а теперь думала, не перевестись ли в ветеринарный колледж, если потянет плату за обучение. — Ну, вы знаете: глобальное потепление и всякое такое.