Трубка наконец дошла до Гарнера. Пальцами, похожими на вибрирующие вилки, он принял её и затянулся. Он почувствовал приход. Комната поплыла, налилась диковинными цветами, закрутилась вокруг него бешеным вихрем. В ушах загудело. Потом приход закончился.
Он удивлённо уставился на трубку, а Гретхен уже отобрала её.
— Чё-т’ не очень, — промямлил он.
— А чо, у тебя хороший заход был, — возразил Хардвик, подцепил с матраса какую-то соринку и повертел между пальцев — не крупица ли это кокаина?
— Нет... Я... — Гарнер затряс головой. Дурман оборвался резко и грубо. Следующий приход, понимал он, произведёт ещё меньший эффект. До сегодняшнего вечера он ни разу не пробовал крэка, но в старые деньки запросто добивал героин кокаином, смалил как надорванный и понимал, чего ожидать. Отличный приход, потом откат, потом приход поменьше и откат посильнее, затем приход ещё слабее и откат даже суровее.
Он не слишком хорошо себя чувствовал. Но он добился, чего хотел. Он словно окаменел, стал глух и нем. Именно к этому он и стремился.
Констанс представлялась ему странным далёким сном, аберрацией всей жизни. Констанс и годы службы священником. Он оставил их позади и вернулся на улицы, которым принадлежал. В прошлое. Он снова принялся сжигать себя, как самокрутку.
Он с нетерпением ожидал следующей затяжки. Наконец она подошла. Приход его не удовлетворил. Он уведомил их об этом.
— Едрит твою мать, да ты нам весь товар выкурил, — сказал Хардвик. — Больше нету. Но я знаю, где ещё достать. Заначь мне две сотни, я тебе четвертушку раздобуду.
Гретхен покачала головой, глядя на Гарнера, но тот выудил из кармана рубашки двести долларов (остаток денег он предварительно запихал в обувь) и трясущимися руками протянул их Хардвику.
— Давай, только быстро!
— Мне надо взять твой вэн, бро, — сказал Хардвик, осадив Гретхен взглядом.
Гарнер уставился на Хардвика. Комната плыла перед его глазами.
— Вэн? Не ‘наю, чувак...
— Эй, я ж тебе свой айди оставлю. Ты тут. У меня дома, в моей берлоге, чел. Ты же знаешь, я вернусь.
— Ага. Да.
Слова обрели смысл. Ага. Точно. Он протянул Хардвику ключи от машины. Тот поднялся и исчез за дверью.
— Вот же ж урод, — в сердцах сказала Гретхен. — Надеюсь, это у тебя не последнее бабло?
Погожим ароматным вечерком, когда солнце превращало смог в красочную штору, опущенную над самым горизонтом, до Констанс внезапно дошло.
Дошло, что она способна сбежать от Эфрама. Всё, что ей для этого требуется — помучиться немножко. Разве ж это сложно? Ерунда. Он и так причинил ей вдоволь страданий.
Ну и?
Она взглянула на свою искалеченную руку. Обрубок пальца был туго забинтован. Он отрубил ей палец, а она едва ощутила это. Она была не в себе и с трудом воспринимала происходящее.
Я сумею.
Что ей остаётся? Метаться между экстазом и пронзающими грудь стальными прутьями?
Она сидела на заднем дворе нанятого им домика и смотрела, как пчёлы лениво вьются над лежащей в углу горкой гнилых лимонов. Пчёлам вроде бы не очень хотелось лимонов. Они попросту не способны были оставить плоды в покое.
А может, лимоны становятся слаще, когда гниют?
Она посмотрела на изгородь и воротца в ней.
Эфрам ушёл в душ. Он немного отвлечён, хотя, разумеется, и продолжает следить за ней на свой лад. Сейчас он наблюдает за ней не так пристально, как привык. Не покарал же он её за такие мысли?..
— Вперёд, — проговорила она. — Уходи от него.
Она поднялась и пошла к воротцам. Всего-то ярд, а кажется — вечность. Она достигла их, отодвинула щеколду, распахнула калитку, вышла на дорожку...
Это было похоже на удар чёрной молнии. Негативный разряд пришёл с негативных созвездий, с потаённых ярусов небосвода, пролетел тысячи световых лет и ударил по жалкой мошке, которой была Констанс. Он вонзился ей в череп, расколол позвоночник, взорвался в кишках. Ей почудилось, что внутренности её лопнули, и всё тело наполнилось разбрызгавшимся дерьмом. Она завизжала, согнулась в три погибели, но продолжила идти.
Констанс.
Она выбралась на дорожку, усыпанную гравием. До конца аллейки и выхода на улицу оставалось ещё около сорока ярдов. Она побрела в том направлении, а потом ей отказали ноги. Она свалилась, как подкошенная. Он дотянулся до двигательных нейронов мозга. Он остановил её. Она лежала ничком, чувствуя, что нижняя половина тела превратилась в пронизанную болью и тошнотой гранитную статую.