— Ты, товарищ Суходолов, даже не примечаешь, что я возле тебя кручусь уже с полчаса?
Суходолов скосил глаза и далеко не вдруг сообразил, что рваный пиджак и рыжеватые космы на голове подсевшего — это камуфляж, маскировка, под которой прячется второсортный агент Ступица, работающий «втемную» не по особо важным, но весьма нужным для чека заданиям.
Еще раз окинув Ступицу взглядом, Суходолов презрительно бросил:
— Чего тебя примечать! Вот тут только что был человек. Ушел. Мне хотелось с ним посидеть. Не для разговору, а так, понимаешь, как… с человеком. А человек — ушел.
— А я — не человек, что ли? — обиделся Ступица.
— Ты? — Суходолов внимательно и словно бы впервые рассмотрев Ступицу, равнодушно сказал: — Ты? Падаль.
Ступица хотел было всё это повернуть в шутку, но заметив, как наливается кровью лицо Суходолова, пересел за другой столик.
Подробно изложенный эпизод со встречей Суходолова с Воскресенским, потом — с пролетаркой Мешковой и второстепенным агентом Ступицей Автору кажется не случайным, наоборот — имеющим большое значение для развития дальнейших событий. Хотя бы потому, например, что в те самые дни, когда Суходолов наткнулся на профессора Воскресенского, Решков был приглашен на обед к Председателю. За обедом, и, в особенности, после обеда, в кабинете, толковали о разных делах и весьма откровенно.
— Знаете, — в конце концов сказал Решков, — верить даже самым преданным нельзя, а народу…
— Что народу! — дернул бородкой Председатель. — Народом надо управлять! Ведь вы же сами, Леонид Николаевич, как-то приводили мудрые слова одного из французских королей: «Пусть ненавидят, но боятся». Главное — чтоб боялись. К чему-чему, а к страху мы этот самый «народ-богоносец» приучили!
Решков не стал спорить. К тому же он сам — и с давних пор — чувствовал себя как бы приросшим к Председателю.
— Мы, — шутя признался Решков, — вроде сиамских близнецов.
На это признание Председатель ответил дружеским похлопыванием по плечу.
«Сиамские близнецы» жили, на удивление, по-разному. Это «по-разному» и заставило Решкова не сказать Председателю, что один из вернейших и преданнейших, то есть Суходолов, потерян для Октября. Промолчал Решков и о том, что это он довел Суходолова до мысли оглянуться на свое прошлое, поковыряться в своей душе и как бы под увеличительным стеклом совести посмотреть на себя, на своего отца, на мельникову дочку Ксюшу, и сказать:
— Спасибо, Леонид Николаевич. Правильно и верно вы рассуждаете. Нельзя жить без оглядки. Так что я поеду к отцу.
— Надолго? — спросил Решков, хотя был убежден, что поездка эта — для Суходолова — уже навсегда.
Об этом тоже не говорил Решков, хотя и вспомнил свою квартиру, свой письменный стол, на котором лежал календарь. Календарь показывал 22 января 1922 года… 22 января 1922 года Решков перечеркнул красным карандашом.
Это несколько нервное перечеркивание календарного листка позволяет Автору начать —
Рассказ о ночной беседе Суходолова с отцом
В поезде, а потом сидя в санях, Суходолов пытался разобраться в том, какая же, всё-таки, сила заставила его тронуться сюда, на Тамбовщину. Ну, да, она родная — Тамбовщина. Но о ней он не любил вспоминать. Может быть даже и потому, что сознавал: Тамбовщина тоже хочет забыть о своем сыне, в 1920 году начальником Особого Отдела носившимся по тамбовским деревням и селам и кровью тушившим крестьянский пожар восстания.
Так было тогда. С тех пор прошло два года. Что теперь?
«Что теперь? — спросил себя Суходолов, идя по прячущейся в сумерки улице своего родного села. — И зачем я здесь?»
Он даже остановился, потрясенный простотой вопросов. Но вместо ответа припомнился Решков, с тяжелой настойчивостью расспрашивавший его, Суходолова, о его молодости, об урожайных полях Тамбовщины и о песнях, которые пелись на тамбовской земле. Решков поднимал брови, удивлялся, как это можно забыть родной дом, не взглянуть на старика отца. Когда же Суходолов признался, что страшно смотреть в глаза отцу, Решков вроде бы всё понял, и сказал:
— Отец же он тебе. Какой отец не простит сыну? А потом… у тебя, Семен Семенович, там девушка была? Ты мне говорил о ней. Как ее? Ах, да: Ксюша. Имя-то какое: Ксюша!
— Ксюша, — прошептал Суходолов, и только теперь заметил, что стоит на деревенской улице.
Подняв глаза к небу, он увидел звезды. Свои звезды. Над тамбовской землей.
— Вот я и дома, — глубоко вздохнув, громко произнес Суходолов и зашагал мимо темных домов.