Сам руководитель, тем временем, начал перечислять других обратившихся к ним за помощью людей:
- Женщина, тридцать восемь лет, бесплодие, мечтает иметь ребенка, лечилась, где только возможно. Если не родит в самое ближайшее время, то точно уже никогда не сможет стать матерью. Другая женщина, двадцать девять лет, пятый месяц беременности, угроза выкидыша, если потеряет сейчас ребенка, тоже вряд ли сможет еще раз забеременеть. Мужчина, шестьдесят один год, первая скрипка в оркестре, начал терять слух и может в ближайшее время полностью оглохнуть…
«Какой-то странный у нас сегодня набор… - в голову Михаилу снова полезли совсем не подобающие в такой ситуации мысли. – Не иметь детей для большинства женщин – трагедия, безусловно. И остаться глухим – большая беда, особенно, если ты музыкант. Но разве это не меньшее зло по сравнению с болезнью того парня, которому мы теперь откажем? Ребенка можно усыновить, играть с абсолютным слухом можно, и не слыша – это все тяжело, но это все-таки лучше смерти? Парень-то совсем ничего не сможет – ни завести детей, ни заниматься любимым делом… Почему же Венедикт выставил на голосование его и второго молодого человека? Или я глупости сейчас думаю? Ведь есть множество вещей, которые хуже смерти, например, для нас это – лишиться дара менять реальность! И вообще – кто я такой, чтобы решать, кто больше достоин помощи? Хотя… разве не этим мы все только что занимались, когда выбирали между теми двумя парнями?»
Окончательно запутавшись, Шубин попытался вытряхнуть все мешающие ему сосредоточиться на главном сомнения и посмотрел на Венедикта. Тот, почувствовав взгляд молодого человека, повернулся к нему:
- Да, Миша?
Как назло, задумавшись, Шубин пропустил мимо ушей почти весь список. Вспомнились ему только самые первые заявки, так что выбирать пришлось одну из них.
- Я бы взял ту женщину, которая хочет детей, - ответил он без особой уверенности.
- Хорошо, - кивнул Венедикт. – Кто-нибудь еще хочет эту заявку? Нет?
Художники с задумчивым видом помотали головами. Каждый из них готов был помогать любому из обратившихся к ним людей. Поэтому обычно никаких сложностей с выбором заданий у них не случалось – разве что иногда кто-то просил дать ему помочь человеку с конкретной проблемой, потому что она была ему особенно близка. В этот раз, впрочем, таких не нашлось, и все задания разобрали очень быстро. После этого почти все заспешили по домам – отдыхать после вчерашней работы и приниматься за новые картины. Только Анастасия, как показалось Шубину, хотела задержаться, но Венедикт, встав у двери с ключом, дал понять всем подчиненным, что сейчас тоже уйдет и запрет аудиторию. Видя это, все, кто еще не ушел, включая и пожилую художницу, заторопились к выходу.
Михаил и его старый приятель Николай обычно шли после собраний до метро вместе, обсуждая порученные им дела, но в этот раз разговор у них не клеился. Николай, все еще недовольный решением Венедикта, шагал с опущенной головой и вздрагивал при каждом порыве ледяного осеннего ветра, а Миша обдумывал картину, которую ему нужно было нарисовать этой ночью. Женщина, мечтающая о детях, но не способная рожать. Изобразить ее с младенцем на руках или в коляске? А может, кормящей грудью или играющей с малышом? Михаил пока не мог решить, какой сюжет лучше подойдет для этой картины. К тому же, его то и дело отвлекали от этих размышлений мысли об Анастасии и ее внучке. Венедикт, как и раньше, не сказал пожилой женщине ни слова о чем-либо, кроме работы. Может быть, он собирался поговорить с ней наедине? Но явно не сегодня – ведь он не просил ее остаться или пойти куда-нибудь вместе… Или он все еще надеется, что девочка выздоровеет сама?
Вздохнув, Шубин вновь попытался переключиться на свои собственные дела. Какое у него вообще право решать, что должен или не должен делать их предводитель? Ему надо думать о новой картине. Причем думать уже сейчас, потому что нарисовать ее необходимо сегодня вечером, в крайнем случае, ночью. Завтра у него последний выходной, и если он справится с теперешним заданием сегодня, то на следующий день сможет спасти еще одного человека. А потом будут сутки дежурства и сутки отдыха после него, когда особо не порисуешь – два потерянных дня, двое оставшихся без помощи людей…