Сообразив, что они скоро дойдут до его дома, а знать, где он живет, художнице из «Студии» вовсе не обязательно – чего доброго, будет к нему приходить вместе со своими дружками, чтобы все-таки переманить его на свою сторону! – Михаил замедлил шаг.
- Я не буду с вами спорить, - сказал он твердо. – Мы с вами – из разных миров. Я таких, как вы, презираю, но это ваше дело – на что тратить свою жизнь.
Девушка в ответ звонко рассмеялась:
- Как же пафосно! Но вы заговорите совсем по-другому, когда вам самому объявят бойкот. Уж поверьте, я много раз это видела! Все вы, в конце концов, или умираете, исчерпав себя до предела, или вас выгоняют, и вы приходите к нам.
- Умереть ради других людей – высшее благо, - сухо процитировал главную заповедь членов «Светлой мансарды» Михаил.
- Ради других людей надо жить, а не умирать! – парировала его оппонентка.
Теперь они стояли посреди тротуара, и их, недовольно ворча, обходили с обеих сторон торопящиеся куда-то прохожие. Начинал накрапывать мелкий холодный дождь, но ни Шубин, ни девушка не замечали этого.
- Послушайте, - заговорила вдруг художница неожиданно мягким тоном, и ярость в ее глазах погасла. – Если вы когда-нибудь… Если у вас случатся какие-нибудь неприятности и вас исключат из «Мансарды» - не отчаивайтесь сразу, не ставьте на себе крест! Приходите к нам – вы ведь знаете адрес «Студии»?
- Если я стану эгоистом и меня справедливо исключат, я найду другой способ самоубийства, - мрачно усмехнулся Михаил. – Но уж сдаваться к своим врагам точно не пойду!
- Как же вам там промывают мозги! – вздохнула девушка. – Вы что, правда, думаете, что мы сделаем вам что-то плохое? Это у вас, в «Мансарде», к художнику хорошо относятся до первой его ошибки. У нас не так! Мы всем даем и второй шанс, и третий, и десятый, и, я не знаю… четыреста девяностый какой-нибудь, если понадобится! За настоящие ошибки даем, а не за мелочи вроде разгона пробки, которые у вас считаются страшными преступлениями. У нас людей любят по-настоящему, а не на словах!
- Это вам задурили мозги, девушка, - Михаил постарался, чтобы его голос тоже звучал не слишком жестко. – Вы сейчас повторяете то, что вам вбил в голову ваш руководитель, своих мыслей и своего отношения к жизни у вас нет.
- Да неужели?! – опять вспыхнула художница, но Шубин, резко развернувшись, широким шагов двинулся прочь. Он прошел мимо своего дома, свернул в проходной двор соседнего и уже из него, пройдя длинную темную подворотню, добрался до собственного подъезда. Впрочем, эта предосторожность была излишней: девушка за ним не пошла. Да и если даже она следила за Михаилом издалека и видела, в какой дом он вошел, в этом не было ничего совсем уж страшного. Пусть бродит у него под окнами, пусть караулит у дверей – он будет каждый раз прогонять ее, и в конце концов она поймет, что здесь ей ловить нечего. По-настоящему добросовестные художники «Светлой мансарды» никогда не предадут свой дар!
Дома, как всегда, было темно и холодно. Михаил поставил греться воду в электрическом чайнике, но, пройдя в комнату, служившую ему рабочим кабинетом, сразу же забыл и о чае, и о том, что следовало также приготовить себе что-нибудь поесть. Изображение пары глаз, сделанное им вчера, исчезло: его задача была выполнена. На мольберте художника вновь ждал чистый бумажный лист, на котором так нестерпимо хотелось провести первую тонкую линию…
Рисовал Шубин долго. Не до конца прошедшая вчерашняя усталость брала свое и мешала полностью сосредоточиться на картине, но, несмотря на это, ему все-таки удалось набросать контур сидящей в кресле женщины с маленьким ребенком на руках. Получилось неплохо, но самая основная работа была еще впереди. Художник сделал небольшую передышку, выпил заново подогретого чаю и вернулся в комнату, готовый снова с головой уйти в работу. Теперь надо было придать начатому портрету сходство с выданной ему фотографией и главное – думать в это время о той даме, которая нуждалась в его помощи, искренне желать ей родить ребенка. Самая трудная и ответственная часть работы, но при этом и самая любимая всеми подчиненными Венедикта…