Но с ней он вел себя мягче. Отвечал ей чаще. Но смотрел куда реже.
Понять поведение его было крайне сложно. Ему как бы было плевать с высокой колокольни на меня и мои попытки, но с другой стороны, дала бы руку на отсечение, он ждал моего следующего шага. Пусть даже с банальным интересом, а не нуждой. Но ждал.
И как оказалось, не зря.
Как оно было, в самом деле, я не помню. Потому расскажу ситуацию со слов Корня и Веры. И если ей я хоть и доверяю, но она способна недюжинно приукрасить, а ему это, вроде, ни к чему.
Произошло то самое спустя три дня. Страсти по поводу празднования не поутихли, народ твердо решил, что только запоем надо подобное отмечать. Потому не сложно догадаться, что залить пару капель сумели и в меня по итогу. Не отвертелась.
И мозги взяли отпуск.
Хотя компания и была средневозрастная, большинству или перевалило за тридцать, или же они были к этому близки, играть они решили на пьяную голову, не поверите во что. В старую добрую бутылочку.
Размусоливать, кто с кем, сколько раз и зачем, не стану. Да и не интересно это ни мне, ни вам.
Бутылочка попалась с характером. Она упорно вертелась, не желая пересекать меня с Лёшей. По словам, я целовала и Корня, и Веру, и какого-то парня, что всегда сидел в углу и громко чиркал зажигалкой, что довольно раздражающе. И, вроде, бармена даже целовала. А до него дошел черед только под конец игры, а точнее наш поцелуй ее завершил вовсе.
Жаль, что я не помню. И даже немного обидно, потому как описывают это зрелище очень красиво.
Так вот. Бутылочка смилостивилась и показала на него.
Лицо по-прежнему никакое. Руки раскинуты на спинке дивана по обе стороны. Ноги немного раздвинуты. Всем своим видом он показывал, что ждал. То ли моих действий, то ли, как ни странно, этой ситуации. Удивит ли вас, если я скажу, что он не предпринял ничего? Не думаю. Он сидел. Смотрел. Но даже пальцем не шелохнул.
Зато я шелохнула не только пальцем. А, кажется, всем телом… И не раз.
В изрядном подпитии, хотя и выпила я от силы пару бокалов игристого вина, я смело шагнула к нему и уселась верхом. «Как шлюха», — прокомментировала, рассказывая, Вера.
Уселась поудобнее, прошлась руками по груди, обтянутой тонкой однотонной, темно-фиолетовой футболкой. Залезла под ту совершенно наглым образом, задрала аж до шеи и ухватилась за нее. «Вцепилась как клещ в него», — со слов Корня. Прижалась своей выпирающей из кожаного топа грудью, к его голой. И поцеловала. Вера сказала, что я его «засосала». Корень же выдал, что-то вроде: «Изрядно вылизала бедному мужику рот».
Я же знаю, как я целую. Потому уверена, что поцелуй был глубоким, уж точно не нежным и скорее всего крышесносно-страстным. Ведь отрицать глупо тот факт, что его я хотела.
Целовала его, плавно покачиваясь на коленях. Елозила по нему своим телом, а он… Он сидел и позволял это делать, даже не дотронувшись до меня пальцем. Просто не сопротивлялся моему напору. Хотя, со слов рассказывающих, отвечал мне.
Продолжалось это безумие около получаса. Почему я его там на месте не раздела окончательно и не трахнула, не знаю. Завожусь обычно быстро, иногда даже слишком. Ну, а сидя на таком парне, должна была кончить от одной лишь прелюдии. А может, так и вышло… Мне не узнать.
Но смысл в том, что после истечения срока он просто сказал: «Встань». Вера утверждает, что слышала именно это.
Вот так сухо, как и всегда, не спихнул правда, не скривился.
Зато Корень убеждает, что Лёша просто сказал мне свалить с его колен. И после этого я ушла. Забрала сумку, ключи и прочее, не попрощавшись ни с кем.
Ту ночь я помню, лишь начиная с момента принятия ледяного душа дома. Когда стояла и не понимала, что за обида бьет по мозгам. Откуда столько мерзости внутри и почему так хочется драть себя мочалкой, безумно сильно, оставляя красноватые следы на слегка загорелой коже.
По итогу же оказалось вот от чего…
========== 4 ==========
В бар я ходить перестала. И не из-за случившегося.
Во-первых, неплохо так простыла, с вытекающими в виде литров соплей и температуры.
Во-вторых, приехала старшая сестра, с которой мы вместе работаем в маленьком кафе, которое своими силами открыли, впахивая на жирного урода — начальника булочной напротив нашего дома, долбанных четыре года. Это было невероятно сложно, нам пришлось долго и упорно упрашивать отца, чтобы тот взял кредит на себя, а мы бы выплачивали от доходов. Плюс надо было найти дешевое место, сделать ремонт… и, слава богу, все получилось. Даже лучше, чем мы мечтали.
Кафе называлось типично, просто «Кофейня». У нас был ассортимент капкейков, мы делали панкейки, пекли печенье и вафли. Варили хороший кофе, какао и большое количество разных чаев. В общем, сладости и горячее пойло — наши деньги.
Болезнь не преграда работе — так всегда говорил отец, к такому же привыкли мы. Потому никто не удивился, увидев меня за прилавком, с распухшим носом и слезящимися глазами. Чихала я, как прилежная девочка, в платочек, туда же сопливила. Глотала литрами чай и жрала, скривившись, лимон. А еще злилась на матушку-судьбу, что именно в этот не прекрасный день, спустя почти неделю после моего последнего визита в бар, я его встретила. В своем кафе. В строгом черном костюме. И едва не рухнула замертво.
Логично, что я его не узнала. Привыкшая видеть в косухе, темных футболках почти в обтяг и его варварской обуви. Пусть и не обвешивался он цепями, как гирляндами, и не были руки в печатках с черепами, но костюм? Это огромное слишком и так не вписывалось в мое представление о нем. Совсем.
Но я слукавлю, если не скажу, что ему чертовски шло. Идеальная посадка костюма, когда штаны сидят, как литые, и кажется, еще вот самую малость, и были бы малы, а так… весьма отличный вид его роскошной пятой точки. Никаких галстуков и не дай бог уродливых бабочек. Просто тонкая белоснежная рубашка, расстегнутая на первые две-три пуговицы. И пиджак. Обычный кожаный ремень. Но он буквально пах деньгами.
Лишь рассмотрев как следует, оценив каждый миллиметр, я уткнулась в лицо и остолбенела.
Меня-то он узнал. Пусть я и была без кожи привычной. В обычных джинсах и майке. Как знала, блин. Не с распущенными волосами, а с высоким хвостом. И почти без макияжа, зато вся в соплях.
Он узнал, и мне даже показалось, что глаза его улыбались. Лицо же… как и всегда. Никак.
Зал я не обслуживаю. Хотя какой там зал, так, пара несчастных столиков с красивенькими маленькими вазочками и сухими цветами. Подошла к нему моя сестра. Рыжая. Низкая. Стриженная коротко. В таких же, как у меня, джинсах, но в чуть более скромной майке. Без тупой надписи «Улыбнись, если хочешь меня». Без макияжа, в узких скромных очках для зрения.
И я смотрела на его слегка заинтересованный взгляд в ее сторону. Я видела, что ему, похоже, и правда нравятся такие девушки. И злилась на себя, стоя за кассой. Ревновала. Хлюпала носом и убеждала, что подступающие слезы из-за простуды, но никак не от обиды на чертову жизнь-злодейку.
Свой кофе пил он не в пример долго. Задумчиво пялился в окно на не слишком-то и красивый вид. Обычная дорога. Типичные дома. Но он смотрел туда. Ни разу не повернувшись в мою сторону, а я ждала. После аккуратно поставил чашку на блюдечко и подошел к кассе расплатиться. Хотя мог положить деньги на стол и уйти.
И когда он стоял напротив. Когда я вцепилась неосознанно в его руку, держащую деньги. Когда грела свои ледяные пальцы в его горячей ладони, поняла, что симпатия переросла во влюбленность. Страшную. Болезненную. Высасывающую душу влюбленность.
Руку он не забирал, ни слова не проронил, просто стоял и смотрел этими прожигающими насквозь глазами. Может, пять минут, может, десять, но стоял, пока я не очухалась и , закашлявшись, как курилка со стажем, стала его рассчитывать.